Феликс Петрович вздрогнул. Он вспомнил про правый фланг шуменской позиции.
— Да, не так уж страшно, если тебя ранят. Развернут полевой лазарет. Там лежат и князь Меншиков, и генерал Перовский. Император часто навещает раненых, награждает всех подряд. Сегодня и мой приятель юнкер получил медаль из его рук. Значит, не так уж и плохо полежать раненым… Да, забыл тебе сказать. Какая там сестра милосердия! Неописуема! Настоящая княжна! И с каким достоинством держится! — Лукиянович рассказал Феликсу об обстоятельствах появления в лагере Рады.
— Удивительно смелая и решительная женщина. При том еще и ребенок у нее имеется. Ей запретили вытаскивать раненых с поля боя, но она продолжает. Тут все обожают Радину Николаевну. Так что в целом у нас здесь, при Варне, интересная жизнь.
Уже на выходе от Вебера Феликс узнал еще кое-что, уже не столь ободряющее. Лукиянович шепнул ему на ухо, что ходят слухи о прибытии огромного турецкого войска.
— Дай бог, это только слухи, — сказал он. — Мне говорил это приятель из разведки, но я не очень-то верю нашим разведчикам. Порой те из мухи делают слона. Если кто-то увидел некий неприятельский отряд у Провадии, то, когда весть дойдет до Варны, тот превратится в целую армию. Впрочем, ты сам узнаешь все более точно, ведь ты будешь на «Париже». Там император со свитой. Если честно, завидую тебе.
Лукиянович проводил Феликса до берега, где стояли шлюпки, на одной из которых можно добраться до флагманского корабля. По пути он рассказал одну смешную историю.
После вчерашнего артиллерийского обстрела крепостная стена между первым и вторым бастионами проломилась. Неприятельские солдаты покинули бастионы. Неожиданно там появился какой-то русский матрос. Вокруг него летели пули, а он стоял. Начальство взволновалось, бросилось выяснять, в чем дело. Оказалось, что матрос заключил пари, и выиграл: помочился на стену.
— Жалко, что за такие поступки не награждают, — рассмеялся Феликс.
Два приятеля распрощались сердечно. Лукиянович пообещал позаботиться о коне Феликса, а тот в ответ обязался информировать обо всем, что происходит на «Париже».
Флагманский корабль представлял собой настоящий плавучий дворец. Феликса изумляло все виденное. Красота корабля поражала с первого взгляда: изящество линий, тонкость деталей. Он восхищенно рассматривал «Париж» как произведение искусства, был удивлен изрядной чистотой и порядком… На корабле блестело все: и деревянные части, и металлические, и белые паруса. И если бы эта плавающая сказка, как Феликс назвал для себя корабль, не качалась так усердно, непрерывно и упорно, он бы поверил, что является наисчастливейшим человеком. Но… качка была ужасна, непереносима, хотя на поверхности моря не было заметно никакого волнения. Море было гладко как скатерть, а желудок Феликса Петровича разволновался сразу же с первым шагом на борту корабля.
На «Париже» было шумно, нервно и напряженно. Заседал военный совет под председательством самого императора. Феликс сразу же узнал повестку совета. Оказалось, что и здесь есть его приятели. Прежде всех он наткнулся на Сашу Суворова. Тот стал кем-то в свите императора. По ходу совещания он бегал то вверх, то вниз. Суворов посоветовал Феликсу сходить на ют, куда Антон Антонович, который прибыл сюда двумя днями раньше, отправился, выйдя из зала заседания.
— Куда, куда? — не понял Феликс.
— На корму, — снисходительно усмехнулся Саша. — Приподнятая часть кормы называется ютом. Там установлена подзорная труба. Тебе будет небезынтересно глянуть в нее.
Но прежде чем он успел добраться до подзорной трубы, Феликс встретил Комарова.
— О, вот это встреча! Здравствуй, дорогой!
Комаров без энтузиазма ответил на приветствие. Он вяло усмехнулся, взгляд его был рассеянным.
— Комаров, что с тобой, брат? И каким ветром тебя занесло на «Париж»?
Комаров выглядел взволнованным, и чувствовалось, что ему хотелось поделиться своими заботами с близким человеком. Он рассказал, что был назначен адъютантом князя Евгения Вюртембергского. Корпус князя выдвигался к Варне. От болгар, которые усердно старались помочь русским, узнали, что на пути корпуса имелось большое турецкое войско. В корпусе не было специального разведывательного отдела, такой имелся только при штабе армии, а там посчитали несерьезным такое сообщение. Некоторые даже высказывались, что князь постарел и стал пугливым.