Все слушали в полном молчании. Смеркалось, порывы ветра становились все сильнее, в камине завывало. Все как бы снова очутились там, в Болгарии. Мягкий прочувствованный голос Муравьева перенес их на широкую, пустую, заснеженную равнину недалеко от Дуная. Они видели маленькие холмики над засыпанными снегом павшими солдатами и лошадьми, слышали дикий вой метелицы.
— Я стану священником, уже в следующем году. Буду молиться за многострадальные души воинов третьего корпуса, — завершил он свой рассказ.
— Включи в свои молитвы и воинов азовского и одесского полков, — добавил Комаров. — После битвы при Курт-тепе я и священником не могу стать. Физически я выздоровел, но душевно, душевно… вряд ли я выздоровею, господа. А вы знаете, что князь Евгений покидает Россию? Покидает из-за злополучной битвы при Курт-тепе. Бросает все: и армию, и свою здешнюю собственность. Отъезжает в чужбину и не намерен никогда возвращаться. Если бы я мог — сделал бы то же.
— А что же такого там случилось? — покривился Саша. — Князь всегда был чудаком. А мы ведь собирались рассказывать что-то интересное, что-то приятное, а не обвинительное, действующее на нервы. Все же мы накануне Нового года. Люди собираются приятно провести время, а мы…
— Ну хорошо, — сказал со злой усмешкой Комаров, — вы желаете развлечения. Тогда слушайте. Одного моего хорошего знакомого пригласила неизвестная красотка. Уютная комнатка, самовар, ром, игра на гитаре, потом постель и… появляется ее муж. С усмешкой благодарности он забрал все, что было у моего знакомого, кроме документов — и исчез вместе с красоткой. А мой знакомый, в одном белье при минус пятнадцати градусах, едва смог добраться до моей квартиры. Моей, потому что она была недалеко от места этого происшествия. Вам понравилось? Посмейтесь. Эта история несколько подобна истории с Феликсом, Андреем и Егоровым — хитро задуманный грабеж.
Наступило неприятное молчание.
— Комаров, ты кого обвиняешь в истории при Курт-тепе? — спросил Саша. Он, будучи как бы двойником императора, во многом усвоил его манеры, позы, даже и манеру разговора. Этот вопрос и поведение Суворова взбесили Комарова. Капитан Муханов попытался загладить положение. Он предложил Феликсу заказать хозяйке еще закуски, но его усилия были тщетны. Комаров не мог превозмочь свое раздражение. Да и Феликс Петрович нечаянно подогрел его.
— Знаете ли, — сказал он, — там, в главной штаб-квартире на «Париже», толком не разобрались в том, что случилось при Курт-тепе. Я до сих пор спрашиваю себя, кто, в сущности, виновен? От Шумена к Варне я добирался вместе с одним военным следователем. Тот возбудил обвинительное дело, выискивая ответственных даже среди тех, кто попал в плен.
— Вы хотите сказать, что будет какой-то суд за Курт-тепе? Так ведь мы же победили! — возмутился Саша Суворов.
Комаров засмеялся и налил себе рома. Подняв бокал, он окинул ироническим взглядом собравшихся:
— Тогда выпьем за победу, господа. За победу и за упокоение душ воинов азовского, одесского, украинского и днепровского полков, которые полегли под Варной. Полегли из-за ложных сведений, данных генералом Сухозанетом, из-за предательской разведки царедворца Залуского, и наиболее из-за безответственного приказа генерала Дибича.
— Господа, я больше не могу оставаться здесь, — вскочил Саша Суворов. — Вы злословите. Да, злословите!
Он быстро оделся, нахлобучил свой кивер и выскочил прочь. Никто не стал его задерживать.
— Пусть катится к черту! — выругался Комаров. — Бесхребетный лизоблюд!
— Он донесет на тебя, Комаров, — сказал капитан Муханов.
— Пусть, мне наплевать на его доносы. Знаете, господа, то, что случилось при Курт-тепе, замалчивается, чтобы не вскрылись бездарность и непрофессионализм руководителей высокого ранга. А правда… Желаете знать правду?
Лицо Комарова побледнело, стало напряженным, губы подрагивали, правая бровь кривилась от нервного тика.
— Поспрашивайте графа Толстого. Он знает правду, как и генерал Бистром… А правда очень печальна. Когда наш корпус приближался к Варне, князь Евгений меня послал с донесением императору. Я лично передал ему донесение. Князь настаивал на том, чтобы под его команду передали находившийся в Галатее отряд генерала Бистрома и четыре батальона, оставленные в Провадии. Таким образом войска там были бы под единым командованием. Также он просил разрешение отложить атаку до тех пор, пока он не установит надежную связь с Бистромом. Я привез в штаб-квартиру разработанный план. Император отверг все: не нужно — сказал — устанавливать связь с Бистромом, хотя для этого имелись и люди, и телеграф. Но он приказал атаковать незамедлительно. Приказ атаковать был передан и генералу Бистрому. Когда тот получил приказ через своего адъютанта графа Толстого, при нем был и генерал Сухозанет. Бистром сказал ему: «Вы, генерал Сухозанет, ввели в заблуждение императора относительно численности турецких войск. В Курт-тепе было не шесть, а до пятьдесяти тысяч низамов. Передайте императору, что как солдат я выполню приказ и вступлю в бой, но как генерал снимаю с себя всякую ответственность». Об этих словах я узнал позднее от графа Толстого. А знаете ли вы, что, когда Дибич при мне прочитал донесение князя, он громко рассмеялся. И император рассмеялся, а все вокруг тут же подхватили смех. Говорили, что старый воин испугался турок.