– Чужие, – повторила Инна, – чужие, поэтому звони. Сам ты уже умер.
– Ничего я не умер, дай.
«Он работал в словорубной мастерской вместе с отцом, пока не подставил язык под тесак».
– Не с этого все началось.
– Выше.
«Долгое время Новожилов считал, что крик при рождении и есть слово. Потом он думал, что первое слово, произнесенное человеком, и есть то самое слово».
– Нет, это бред, многие не кричат, но ведь они не бессмертны. Кто писал это? Фразы так глупо построены. «Слово, произнесенное человеком, и есть то самое слово». Я бы на месте заказчика за такое не заплатил.
Но я правда думал над этим, лживый некролог не врет. Это было бы стильно, правда? Готовый финал романа: первое слово человека убийственно. Если он родился и произвел звуки, значит, умрет, бессмертных не бывает. Какая драма, какая философия.
Я ненавижу такие банальные фокусы. Их любят те, кто ничего не видит и не слышит.
– Глухонемые, – сказала Инна.
– Нет, дураки.
– Глухонемые, – повторила Инна.
– Ты об этом.
Кто-то не кричит при рождении, она об этом. Кто-то не говорит. Кем-то слово не произносится в детстве. Теория о первом убийственном слове человека – полная чушь.
– Читай.
Может, позвонить на радио и покончить со всем этим?
«И слова занимались сексом, создавая новые слова».
– Могли бы заменить «занимались сексом» на «занимались любовью», нет? Кто это писал?
– Читай.
«И слова занимались сексом, создавая новые слова. Так появлялся язык. Языки соприкасались с языками, рождая новые языки. И слово, сочиненное Новожилов, явилось результатом…»
– Инна, пусть это сначала отредактируют, забери. «Явилось результатом». Что это вообще?
– Читай, – раздраженно.
Они снова били и мяч попал в дверь машины.
Выйти бы и.
Есть другая мысль, открыл окно, спросил «ты меня видишь?», мальчик посмотрел подозрительно, опасливо, быстро схватил мяч и убежал.
– Видит. Значит, не умер.
Мы опять на том же месте, интересно, сможем ли мы когда-нибудь вернуться домой?
– Читай.
«И слова занимались сексом, создавая новые слова. Так появлялся язык. Языки соприкасались с языками, рождая новые языки. И слово, которое сочинил Новожилов, явилось результатом порока, умноженного друг на друга тысячелетиями истории».
– Хочешь, чтобы я искал в этом глубокий смысл?
– Сам знаешь смысл. Давай лучше звонить.
– Скажи мне честно, я не умер?
– Ты не умер.
– К чему тогда некролог?
– Не знаю, ты сам его выдумал.
– Давай звонить.
Мяч снова прилетел в дверь. Опустил стекло. «Да сколько можно-то». «Изви». Остальная часть слова развернулась и убежала вместе с мальчиком. Извинился, значит, видит. Значит, я не умер.
– Набери их, как раз игра началась, – попросил Инну.
Я чувствовал себя человеком, которого повесили на мосту, но веревка оборвалась, и я поплыл по реке. В меня стреляли и не попали, началась погоня. Теперь вся моя жизнь – погоня, когда-нибудь меня обязательно найдут, а даже если нет, все равно погоня не прекратится. Удушье сделало мне татуировку, когда тело летело вниз к смерти. Я все время трогаю татуировку и чувствую, что за следующим углом меня поймают, открою глаза, проснувшись – поймают, подниму голову и посмотрю в зеркало – поймают. Я живу в ужасе внезапной смерти.
– Занято.
– Еще набирай.
– Занято.
– Еще.
– Заня.
– Еще.
Я живу в ужасе внезапной смерти. Реальность должна представляться мне чудовищно зримой, мне нельзя рассуждать о ней всерьез и проникать в суть вещей. Если я начну, обязательно наткнусь на слово, а если наткнусь, случайно умру. Мне тяжело умирать специально, хотя я рискую сделать это в ближайшие минуты, позвонив на радио. Но умирать случайно я не намерен совершенно точно.
– Занято.
– Еще.
– Занято.
– Еще.
– За… Нет, гудки.
– Включи громкую.
То есть я сам написал этот некролог? «И слово, которое сочинил Новожилов, явилось результатом порока…» За такой текст я должен заплатить штраф министерству борьбы со словесным пафосом. И вот сейчас опять должен заплатить за художественный прием, без которого можно было обойтись. Упрощай текст, упрощай мысли, так ты не наткнешься на слово.
– Гудки.
– Соединят, жди.
Казнь совершается, веревка рвется, я падаю в реку и бегу. За мной гонится слово. За любой казнью стоит слово, но это метафора, а за мной слово гонится буквально. Это не пуля, слово может настичь меня в любом месте, куда бы я ни пытался скрыться: ныряю под воду – расплывчато слышу слово над собой, всплываю – первое, что вижу – очертания слова, перебираю руками и ногами, случайно глотаю воду – привкус слова. Остается только уворачиваться, кривиться, отмахиваться, бежать, поверхностно касаться мира глазами, ртом, ушами, всеми конечностями, лишь бы не углубиться в суть предметов, в каждом из которых может скрываться слово. Но это все временно, исход предопределен, я выплыву и коснусь ногами почвы, и почва предаст меня и вздернет на первом же дереве.