Я задумался над его словами. После всего, что стало мне известно, я был связан долгом инквизитора: не мог выехать из города, не допросив брата Паулины и не завершив расследования.
— Могли бы, — кивнул я.
— Получите свои деньги, — пообещал он. — А те дополнительные пятьсот крон — моя награда за голову Гриффо.
— Не получите ее.
— Я — нет. Но мне будет достаточно самой мысли, что вы занимаетесь им с характерной для Святого Официума старательностью, — усмехнулся мечтательно. — Ах, я дам вам даже кое-что более ценное, нежели деньги, господин Маддердин. Дам вам письма к моим партнерам по делам, чтобы с этого момента они знали — вы друг друзей.
— Это весьма щедрая награда, — сказал я. — Должен признаться, что с вами приятно иметь дело, господин Клингбайль.
— Но помните об одном, господин Маддердин. Не меняйте правил во время игры. Вы еще молоды, и я прощу вам запальчивость при торговле. Но уж поверьте: наиважнейшее сокровище, которое только может быть на свете, — это доверие. Как только станет известно, что злоупотребляете им, — утратите все.
Я поразмыслил над его словами.
— Надеюсь, вы не зря потратите средства, — сказал я. — В конце концов, полторы тысячи — огромная сумма.
— Пятьсот добавлю как премию, — ответил он. — От чистого сердца.
В следующие два часа купец, как я и просил, отыскал для меня шестерых здоровяков, вооруженных молотами, секирами и ломами. Согласно закону и обычаю я привел их к присяге как временных функционеров Святого Официума. Не сомневался — будет им что рассказывать до глубокой старости. Но решил, что неплохо бы подпустить в их будущие рассказы нотку драматизма. Я сказал:
— С этого момента, как временные функционеры Святого Официума, вы подпадаете под юрисдикцию Инквизиториума.
Не поняли меня. В моей речи было слишком много слов настолько длинных, что, пока их произнесешь, можно выпить кружку пива. Потому решил объяснить им все с помощью понятных слов.
— Если не выполните приказы, будете убиты. Кому повезет — сразу. Кому не повезет — после допросов.
Ухмылки их погасли, как срубленные саблей фитильки свечей. Именно на такую реакцию я и рассчитывал — и был доволен, что не ошибся.
— Вперед, господа, — приказал я им.
Выступая против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Но понимал: истовые блюстители порядка при желании сочли бы мои поступки не лишенными ошибок. Например, сперва я должен был сопоставить показания Гриффо с показаниями Захарии. Действительно ли больной узник говорил правду? Может, лишь свято верил в собственные слова, которые родились из бреда, вызванного горячкой и болезнью? Но даже если я поверил сыну Клингбайля, все равно сперва должен был отправиться к бургомистру и начать официальное дознание. Отчего я так не сделал? Ну, во-первых, я верил в правдивость показаний Захарии. И вовсе не оттого, что был человеком наивным, легковерным и добродушным (хотя мы, инквизиторы, и суть бальзам на ранах мира). Верил его словам, ибо истинный слуга Божий обязан доверять интуиции, полагая, что она — истинный дар Господа. Во-вторых, знал, что ангажированность бургомистра и неторопливость административных процедур приведут лишь к тому, что Гриффо получит время на противодействие. Я не нарушил закон, а лишь немножко прогнул его под себя. Но вот если бы Фрагенштайн оказался честным обывателем, а признания Захарии — бредом сумасшедшего, то… Боже, смилостивься над бедным Мордимером.
Владения Фрагенштайна охраняла калитка в каменной стене, хватило всего нескольких ударов тяжелыми молотами, чтобы расчистить нам дорогу. Но я знал, что с входными дверьми будет куда сложней. Когда гостил здесь впервые, заметил, насколько они солидны — сделанные из толстенных балок, укрепленных железом. Да и окна на втором этаже — очень высоком втором этаже — закрывали на ночь, притворяя крепкие ставни. Здесь следовало применить сообразительность, а не слепую силу. Потому я взял колотушку и постучал. Раз, второй, третий. Наконец изнутри раздались шаги.
— Чего? — Голос был сонный и крайне недовольный.
— Именем Святого Официума, открывай! — закричал я.
Воцарилась тишина. Я не думал, будто тот, за дверью, решил, что это чьи-то глупые шутки. Попытка выдать себя за функционера Инквизиториума карается кастрацией, сдиранием кожи и сожжением на медленном огне. В связи с означенным выше фактом такие отважные шутники встречаются крайне редко.
— Спрошу у моего господина. — На этот раз голос уже не был ни заспанным, ни недовольным.