— Если не отворишь двери, будешь обвинен в соучастии в заговоре, — сказал я громко. — Будешь подвергнут пытке и сожжен!
Дал ему минутку, чтобы осознал значение моих слов.
— Считаю до трех, после чего прикажу выбить двери, — предупредил его. — У тебя есть семья, парень? — спросил ласковым тоном и скомандовал. — Раз!
Услышал скрип отворяемых засовов. Усмехнулся: — Два!
Двери заскрипели.
— Три!
Напротив стоял седобородый и седовласый мужчина — стоял и с нескрываемым испугом всматривался в меня. Я переступил порог.
— Бог с тобой, добрый человек, — похлопал его по плечу. — Проведи-ка меня к господину Гриффо.
— Но господин теперь спит… — простонал он.
— Разбудим его, — пообещал я ласково и слегка подтолкнул. — Веди, — приказал.
Фрагенштайн должен был нас услышать. Может, стук в дверь, а может, еще раньше, когда выбивали калитку. Так или иначе, он собрал вокруг себя некоторое число слуг (я слышал громкие голоса) и забаррикадировался с ними в комнатах второго этажа. Я знал, что могут там обороняться довольно долго, был также уверен, что Гриффо сумел уже выслать кого-то за помощью. Может, к бургомистру, а может, к отцу. Городская власть не смогла бы сделать ничего, а вот если бы граф прислал отряд солдат… Теоретически они должны были тотчас перейти под руку Официума, но практически их прибытие означало бы серьезные проблемы. А я не хотел проблем в этой и так уже не самой простой ситуации. Утешало одно: Фрагенштайн, сопротивляясь, подтвердил свою вину. Поскольку человек, у которого совесть чиста, принимает инквизиторов с сердечной улыбкой на устах. А не убегает тайным ходом, прячась за вооруженными слугами.
— Гриффо Фрагенштайн, — заорал я. — Именем Святого Официума, требую отворить дверь!
И я сделал это вовсе не для того, чтобы переубедить хозяина. Он ведь знал, с кем имеет дело. А вот своим людям мог рассказать, что на него напали грабители или банда, нанятая кем-то из конкурентов. Даже мирных людей можно склонить к сопротивлению неизвестным нападающим. И намного сложнее склонить их к сопротивлению инквизиторам. Из-за дверей послышался ропот нервных голосов.
— За выдачу Гриффо Фрагенштайна назначена внушительная награда, — сказал я громко.
И не обманывал их. Тот, кто выдаст своего господина, будет благословлен во время святой мессы, и мы станем искренне молиться за его прощение. Разве есть награда большая?
Гомон голосов из-за дверей перешел в шум драки.
— Таран сюда! — Я громко отдавал приказы. — Живьем никого не брать! Лучников — под окна!
Теперь укрытие Гриффо напоминало гнездо рассерженных шершней.
— Открыва-а-аем! — донесся до меня отчаянный крик. Я надеялся именно на такое решение, и интересно мне было одно — где сам Фрагенштайн?
Отодвинули запор, и я шагнул внутрь. В комнате было шестеро мужчин. Здесь могли бы обороняться едва ли не вечность, разве что взяли бы их огнем или голодом. Они же покорились самому звуку слов «Святой Официум». Сейчас все стояли на коленях под стеной.
— Господа, поднимитесь, — попросил я ласково. — Ведь никто не обвиняет вас в грехах вашего принципала. Скажите мне только одно: куда он делся?
Ответом было молчание.
— Ну что же, — сказал я. — Хотел быть вежливым. Но раз так…
Дал знак моим людям, те схватили одного из слуг Фрагенштайна. Бросили его на пол, выкрутили руки назад.
— Заткните ему рот, — приказал я. Потом взял его правую ладонь в свою руку.
— Сорока-воровка
Кашу варила,
Деток кормила:
Этому дала в горшочке,
Этому в котелочке,
Этому в мисочке.
Этому на ложечке, — проговорил я.
На слове «горшочек» сломал ему мизинец, на «котелочке» — палец безымянный, на «мисочке» — средний, а на «ложечке» — указательный.
Признаюсь, что идея совместить пытку с детским стишком пришла мне в голову неожиданно. Когда-то слышал о человеке, которого называли Веселым Палачом из Тианнона: тот допрашивал людей и при этом радостно напевал песенки. И говорят, что не строгость пыток, а именно эти песенки сильнее всего пугали жертв.
Я попытался применить сходный способ, поскольку ответ на вопрос, куда делся хозяин, был мне необходим быстро. Очень быстро. Ибо кто знает, не выстроил ли Гриффо секретный подземный ход, что вел в сад, а то и за границы имения? И кто знает, не убегал ли он прямо сейчас этим ходом? А тогда ищи ветра в поле.
— Ну, ладно, теперь вторую руку, — приказал я. — Впрочем, погодите-ка, — прибавил в нарочитой задумчивости. — Он, кажется… кажется, хочет что-то сказать. Отпусти-ка.