— Я не выкидываю тебя. — Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. — Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.
— Почему? — спросил я обиженно и переложил кошель обратно на стол. Он действительно был тяжёлым.
— Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.
Я с минуту молчал.
— Значит, я должен был договориться с Гриффо, разве не так? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна взамен сокрытия семейных тайн?
— Это ты сказал, Мордимер.
Итак, Поммел просто хотел спокойно влачить жалкое существование. Вот такой его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в чёрном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, поскольку вызвал недовольство Инквизиции. А Поммел, видимо, не имел столько честолюбия, чтобы быть добросовестным инквизитором, он желал снискать милость местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь испросить дворянскую грамоту.
Я встал с места.
— Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, — промолвил я. — Видит и оценивает. Оценивает и готовит кару.
— Учить меня вздумал? — Он также встал. Я видел, как его лицо багровеет.
— Никогда бы не осмелился, — ответил я.
— Я любил тебя, — сказал он, выделяя каждое слово. — Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше проблем, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы с тебя сняли полномочия инквизитора.
Я помертвел, но немного погодя лишь склонил голову.
— «Ибо Он спрячет меня в своём шатре в день бедствия, укроет меня в глубине своего храма, поднимет меня на скалу»[35], — прошептал я.
— Убирайся, наконец, — приказал он усталым голосом.
— Ещё нет, — отозвался кто-то.
Я резко обернулся. В углу покоев сидел, опершись на сучковатый посох, измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Ба, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?
— Добрый брат, ничего из того, что тут происходит, тебя не касается. Иди, я прикажу подать тебе обед, а потом, перед продолжением странствия, наполним твой мешок мясом, сыром и хлебом.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Большое спасибо, Мордимер, но я не вкушаю ничего, кроме Света.
Когда я услышал эти слова, то захотел спросить, не открыть ли в таком случае для него ставни или не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел этого сказать. Генрих Поммел упал на колени и треснулся головой о половицы так сильно, что я подумал, а не пробьет ли он дыру в подвал.
— Господин мой, — воззвал он, — чем я заслужил себе такую честь?!
— Ты себе не заслужил, — отверг человек в сером балахоне.
Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, остолбеневшим взглядом. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежный плащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.
— Мордимер, — сказал он, — мой дорогой Мордимер. Ты действительно не знаешь, кто я?
Я неосторожно посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которые в них пульсировали. Я бы уже не смог сам отвести взгляд, но он ударил меня по щеке. Я вырвался из тенет и отлетел к стене.
— Не хочу тебя пугать, мой мальчик, — молвил он, и в его голосе я уловил нотку печали.
— Кто ты? — спросил я, удивляясь, насколько спокойный у меня голос. Я был поражен, так как, несмотря на то, что сейчас чувствовал исходящую от него необыкновенную мощь, я не распознавал никаких признаков, обычно сопровождающих явление могучих демонов.
— Помни, что смело могу вспомнить слова Господа: «Не бойся, ибо Я с тобой; не тревожься, ибо Я Бог твой; Я укрепляю тебя и помогаю тебе, поддержу тебя Моей десницею справедливой»[36].
Если бы я мог, то выхватил бы меч из ножен, но у меня ничего не было, кроме кинжала, спрятанного за голенищем сапога. Что ж, я его вытащил, сознавая, как смешно выглядит этот жест. Но ведь не об оружии шла речь, а о силе веры, которая направит лезвие.
— «Не сломает тростника надломанного, не погасит фитиля тлеющего. Он непоколебимо принесёт Закон»[37], — воскликнул я.
35
Ибо Он укрыл бы меня в скинии Своей в день бедствия, скрыл бы меня в потаённом месте селения Своего, вознес бы меня на скалу. Пс 26:5.
36
Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя десницею правды Моей. Ис 41:10.
37
Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине. Ис 42:3.