Ее чувство ко мне приобрело какой-то истерический характер. То ли науку любви она постигала, глядя на меня, и восприняла нервное буйство, в котором я пребывал с первого дня нашего знакомства, за норму отношений, то ли действительно была влюблена, только день ото дня проявления ее страсти становились все более откровенными. Она могла долгие минуты разглядывать мою руку, силясь постичь ее совершенное устройство, то вдруг она становилась необыкновенно весела без причины, все искала, что бы мне подарить из своего жалкого скарба. А вдруг глаза ее наполнялись слезой, она обнимала меня, уронив голову на грудь и тягостно вздыхала. Она стала готовить, хотя сама ела мало и без интереса — все смотрела, как я ем. Ее внимание ко мне стало приобретать утрированные формы. Так, например, она наказала, чтобы я, оправляясь в туалете, не смел закрывать дверь. Не знаю, уж что за мысли рождались в ее увечном мозгу, но она припадала к щели глазом и дышала сладострастно, а однажды, не выдержав, ворвалась в туалет и, словно потеряв голову, взялась с нежными словами целовать мой писающий «крантик». Мне было ужас как неловко, я боялся забрызгать ее, а остановиться в писанье не мог. Потом я стыдился своего стыда — ведь сколько раз в одинокой постели пубертата я мечтал, потея, об извращенных, всё дозволяющих ласках, и вот теперь, вместо того, чтобы, как Микки Рурк придумать какую-нибудь порнокомпозицию здесь же, на клетчатом полу в сортире, смутился душой и запросился кушать, лишь бы избежать неловкости.
Пожалуй, мы уравнялись с Робертиной в нашей любви. Мое чувство к ней стало, хвала небесам, спокойнее, она же вступила в новое для себя состояние первой влюбленности — непривычное и сладкое.
Приехав к Робертине где-то на исходе марта, я не застал ее. Дверь была раскрыта, на столе под крышкой стояла еда — очевидно, меня ждали. Я разделся и присел покурить к окошку. Там, откинув польский тюль, я увидел ее, мою любимую, на грядках. Снег только что стаял, баба Поля поскользнулась и теперь, хохоча красным лицом, сидела на попе, бессильная подняться. Робертина, пытаясь быть устойчивой и тоже смеясь, тянула ее за руки к себе, но старуха была тучной — поднять ее не удавалось. Здесь же вблизи, брезгливая до сырой земли, переступала лапками кошка Пепси-кола. Две грядки были вскопаны несмотря на раннее время, и по смеху женщин угадывалось, что они воодушевлены продолжать. Я, затаясь, смотрел из-за тюля, и мне было словно самому себе завидно — не знаю, как сказать — что эта женщина, Робертина, — моя, то есть совсем моя, как брат-идиот из мечтаний, как другие персонажи детских грез — совсем моя, без страха потерять. Когда я сейчас пытаюсь припомнить самый счастливый, без боли, миг романа с этой слабоумной камелией, я думаю, что неложное счастье было только в тот миг, что я подглядывал за ней из-за портьеры.
Она вернулась раскрасневшаяся, с руками в земле, с Пепси-колой подмышкой, полезла целоваться, ласкаться, вынула из стола очередной подарок. На этот раз то была не покупка — своими руками Робертина вырезала из пачки «Вискаса» портреты пушистых котов, наклеила на картон, обвела фломастером и надписала: «Муся и Васса». Муся и Васса были мои кошки, не имевшие никакого портретного сходства с изображенными. Робертина, перебивая себя, в необычной для нее быстрой манере речи стала выкладывать последние новости, касательные сельского хозяйства, завхоза Толика, голубого Игоря и прочих. Кабаков получил выговор за пьянку, баба Поля дарит лук на рассаду, у Игорева отца рак желудка, Кабаков обещал списать и подарить мне новую машинку «Роботрон», но это она его уговорила, так что, можно сказать, это от нее подарок, она посадила ревень, но баба Поля говорит, что есть его можно только со следующего года, Игорь подрался со своим любовником, педовка сраная, приехал к Кабакову жаловаться, а Толик ему возьми и скажи: «Пока сто тысяч не вернешь, которые у меня со стояла сп…здил, чтоб тут не появлялся,» — и поди теперь разберись — с одной стороны, Кабаков как перепьется, так начинает орать, что его обокрали, а Игорек только и ищет, что склындить, тоже верно; на то несмотря, хорошо бы купить удобрения, только химические, потому что с г…вном она возиться не будет; ну, и так далее.