Я не был обманут в надеждах. Даня пришел на лекцию.
Приметив его, входившего и выходившего в аудиторную дверь, я, стоя с сигаретой на лестнице, еще пока ему неизвестный, с досадой подумал, что из-за трех уродцев с этого курса, я не смогу прочитать любимый модернизм. «Стервецы, — думал я агрессивно, — всю малину засрали». Прочитав лучшую из моих лекций позорной публике из трех человек, я должен был бы теперь барахтаться в Джойсе — неважный материал для первого знакомства. «Хоть бы не пришли, — думал я, — ну хоть бы не пришли», — а уж сам знал, что даже коли придут, так я их отправлю, а сам прочитаю по второму кругу теорию модернизма. Ну, Ты понимаешь, ради кого. Они не пришли.
Я вошел в аудиторию, опоздав, как обычно. Мальчики и девочки, сонно вытянувшись на сиденьях, встретили меня холодным взглядом. Я придвинул стул и стал подле него, скосив глаза в левый нижний угол комнаты.
У меня есть друг, Петя Полянский, художник. Совершеннейший ангел, я, быть может, потом про него расскажу. Так вот Петя, воплощенная флегма, имеет обыкновение подолгу молчать, глядя в угол. Иной раз кажется, что он про тебя позабыл. Начинаешь собираться и уже готов сказать: «Ну, пока, Петьк», — как он взглядывает огромными синими глазами и продолжает начатую фразу. По телефону с ним вовсе лучше не беседовать. Петю все числят за божьего человека, блаженного, почти святого — я изучил его повадки и в новых ситуациях, для разведки, скрываюсь за этой маской. Замолчишь эдак, скосив глаза, а сам мыслишь исподтишка: «Ну что, иродово семя, покажите, на что горазды». Хорошая методика.
Выждав момент тишины, я — а я был ослепительно прекрасен в синем пиджаке с золотыми пуговицами, и галстук у меня был розовый — чудо что такое, прелесть — выждав момент тишины я, желая нравиться, запоминающеся пластично подогнул колена и расположился на сиденье. Пожалуй, я сделал это слишком театрально, во всяком случае, подумал про себя: «Блядь, манеры, как у пидораса».
Сохраняя наружность грустного юродивого, я пошутил об убоявшейся бездны премудрости троице с прошлой лекции, и вновь замер, в обычном своем ауфтакте. «Ну, а теперь держись, — адресовался я к красивому Дане в мыслях, — сейчас вы все тут обосретесь». Красивый Даня со вчера не поменял Авелева лица.
И я застрекотал про наш несчастный век, преподнося замозолившие язык сентенции за здесь родившиеся в наитие откровения науки. Вновь цветистая бутафория — Фрейд, Шпенглер, — подновленная живой эмоцией, засверкала, словно самоцветы. Я, восторженный, нервный, наотмашь лупил головней знаний по красивой голове вчерашнего Авеля — Дани, Даши.
По ходу лекции холодное, надменное лицо студента Даниила Стрельникова менялось. От слова к слову он без сопротивления подчинялся тлетворным чарам моего обаяния. Он был восхищен. О! Он умел восхищаться! Он восхищался, как никто. Глаза его расширились, рот приоткрылся — стало заметно, как он молод и как не годится для Авеля. И минута за минутой рот раскрывался все более, глаза все более выкатывались — не будь он так красив, мина его была бы смешна. Дух обожания парил по аудитории, разрезая крылами дымные клубы…
— Да дайте же мне закурить кто-нибудь! — нервически вскрикивал я, и студент Стрельников тянулся за сигаретами, за огнем…
— Нужен перерыв? Не нужен? — вопрошал я, всем видом показывая, что перемена нежелательна.
— Нет, не нужен, — эхом вторил студент Стрельников, смыкая для фразы губы. И вновь рот его неудержимо раскрывался, вновь выкатывались глаза…
«Разрешите представиться, господа, — тихонько пищала моя душа, — я гений». И душа Даниила Стрельникова подхватывала эхом: «Гений! Гений!»
Справив тризну по мировой культуре, я вновь превратился в Петю Полянского и равнодушно простился с аудиторией, словно погруженный в собственные мысли. Студенты расходились, я задержался у своего стола. Даня подошел ко мне.
— Простите, — сказал он и сел на корточки, гибко положив голову подбородком на стол, — Вы не обижены на нас?
— Нет, Даня, а почему вы так решили?
«Голубой», — подумал я, заметив, что Даня красит волосы.
«Голубой», — подумал Даня, глядя, как я суетливыми движениями собираю с парты преподавательские мелочи.
— Не знаю, мне почему-то показалось, что мы вас обидели.
«Хотя вряд ли, — подумал я, — они же артисты. Наверное, покрасился для съемок».
«Может и нет, — подумал Даня, — просто чудак».
— Даня, — сказал я с нежностью, которую придумал вчера вместе с именем «Даша», — вы просто… дурачок…