— Ну, это уж вряд ли…
Таким образом, в моем общении с Варечкой образовалась лакуна в несколько месяцев — до совместного путешествия в Прагу, где мы вновь открыли друг друга и стали друзьями, надеюсь предполагать, до гробовой доски.
Время от времени Варя возвращается мыслью к тому странному, вызвавшему всеобщее осуждение поступку на улице Качалова. Она доискивается тайных причин. Уж ли я ревновал к ней Марину? (Заглазно дамы сошлись во мнении, что я подозревал между Мариной и Варей предосудительную связь). Или Варя нечаянно оскорбила меня? Чем? Она недоумевала. Что могло заставить меня, немецкого романтика, нанести безвинному человеку столь ощутимую физическую обиду?
Что я могу ей сказать? «Врачу, исцелися сам».
Как ни покажется странным, но эта девушка, которую знакомые благодушно называли кто «гусаром», кто «уланом», кто «драгуном», была на удивление ранима и беззащитна. Неловкое слово, нечаянная двусмысленность наполняли слезой ее добрые (трезвые) глаза. Сколько раз Марине приходилось утешать ее в ванной, где она, по-детски всхлипывая, сетовала: «Никто не ест моих кабачков, и все ругают моего дантиста!» Как часто она, преданная мной, в котором видела инкарнацию покойного Александра, лишившись гостеприимного качаловского крова, увлажняла слезами подушку в ночи. От качаловской асфиксии до пражского путешествия в жизни Вари тянулась горестная полоса.
Кроме прочего, Варю бросил Тиль.
Этот Тиль был юноша двадцати одного года, то есть двумя годами младший Вари, с которым она познакомилась на халтуре. Он был блондин, силач и красавец, в общем, положительный герой американского кинематографа. Его красотой я был наслышан от качаловских дам, позднее и более — от самой Варечки. Встреча с ним, случившаяся спустя изрядный срок, не обманула моих ожиданий. Он, как и говорили о нем, был живописно красив, посредственен и честен. Надо заметить, что это тот тип личности, который очаровывает меня. (Природу этого очарования я потружусь рассмотреть потом, по накоплении литературного материала.) Пока же могу сказать, что я с первой встречи невзлюбил Тиля и впоследствии мало переменился к нему.
В то же время, глядя на него с позиций Варечки, я могу понять его обаяние. Он благороден, честен, самолюбив. В разные периоды жизни он хотел стать а). добрым КГБшником, б). честным финансистом, в). справедливым президентом. Каждой из этих идей он жил по несколько месяцев и даже делал определенные шаги для их осуществления. Как бы ни смешны казались в пересказе Тилевы амбиции, искреннее стремление юноши быть моральным и приносить пользу обществу заслуживают высшей похвалы. На моей памяти нет человека, кто бы с такой верой в собственную нужность входил в большую жизнь. Кроме того, Тиль был блондин (а Варя благоволила к блондинам), он был высок ростом (а Варя презирала мужчин, низших себя), и он мог укротить пьяную Варю. Эта Брюнхильда могла полюбить только Зигфрида.
Их отношения развивались счастливо и стремительно, до поры как Тиль сломал ногу. Тиль лежал в больнице, и Варя преданно навещала его. Казалось, что может быть прекраснее? Но над ними уже был подъят меч Судьбы. Средневековая наука уверяла, что вошь может зародиться сама собой в вытяжке из грязной рубахи с добавлением глины. Хотя грязи и гипса в травматологии было предостаточно, Тиль, обнаружив у себя насекомых там, где обнаруживать их особенно стыдно, заболел подозрениями. Вотще Варя клялась христианскими святынями в невиновности — Тиль положил на сердце обиду и, раз убедившись в мнимой неверности подруги, стал все более отдаляться от нее. (Эта скорбная история впоследствии на время спасла мою честь). Устав оправдываться, Варя стала вспыльчива, скверные стороны ее характера, ранее неизвестные Тилю, приобрели отчетливость, и однажды Тиль, гуляя с Варей по саду, как честный человек, вероятный финансист, президент и КГБшник, сказал ей:
— Знаешь, Варя, мне кажется, что я больше не люблю тебя.
— Да? — сказала Варя равнодушно. — Тогда давай прощаться.
Они расстались без сантиментов, и Тиль гордился тем, как благородно, по-президентски, по-КГБшному они разошлись.
Варя после провела в непрестанных слезах около трех месяцев, питаясь исключительно сырым молоком, и только любовь к Господу и страх Господень удержали ее от самых дурных следствий отчаяния.
Тиль не раз звонил ей потом, полагая, что, потеряв ее как возлюбленную, сохранил ее другом. И Варя действительно была мила и дружелюбна с ним, говорила о выгодах и ущербе его возможной женитьбы, о достоинствах его вероятной супруги, о его жизненных планах, в которых ей уже не было места, и после этих разговоров неизменно плакала, потому что любила его. Но она была гордец, эта Варя, и Тиль, возможно, так до сих пор не знает, что его место в любящем сердце осталось незанятым.