Наконец в дверях метро показалась банка алкогольного коктейля, за ним мощные члены Варечки и, конечно же, Молли.
— Сеня!.. — лицо жены выразило сострадание и страх.
— Здорово же вас били, мой друг, — протянула Варя растроганно, — гляди, — ткнула она Марину, — как будто нарисовано…
Я подумал, что гример я все-таки неважный. Молли нежно схватила меня за локоть и прижалась.
— И долго вас били? — осведомилась Варя.
— Не поверите, друг мой, — отозвался я, хохоча, — это все с одного разу, одним махом…
— О! — оживилась Варя, — я хотела бы видеть этот кулак!
Она любила сильных мужчин.
— Можете вообразить, друзья, что бы со мной было, не вернись Стрельников… — Стрельников бился как лев.
— Даня… — с благодарностью взглянула Марина.
Мы с Дашей взапуски стали что-то горланить, словно подростки за пересказом американского кино, сбиваясь и неправдоподобно вря. Великолепова купила водки, чтобы вечер не прошел впустую. Все вернулись на Арбат, домой, Даня переоделся по-домашнему, в мою майку и пляжные розовые трусы, подарок Чючи. Майку он заправлял внутрь, а трусы натягивал к ушам, так что недостатки его фигуры делались более очевидными. Прочие втроем разубеждали его так делать, и он покорно выпростал майку, вняв авторитетам. Счастье и нежность были разлиты по арбатской кухне. Все смеялись, как родные, я, Варечка и Марина рассказывали из своей жизни Дане, совершенно сосредоточенному и видимо занятому какой-то позитивной душевной деятельностью — в разгар рассказа он пошел к окну и стал помахивать майкой, освежая живот, так что оказалось, мы рассказывали историю друг другу, то есть непосредственным ее участникам. Это вызвало шквальный смех, смеялась Марина, грохотала Варечка, взявшая манеру называть Даню «наш милый крошка», сам Даня, уже славно пьяненький, сел рядом и с задумчивостью, положив руку мне на колено, стал ковырять дырку в джинсах — под сатирическими, конечно же, взглядами обеих дам.
Постепенно, однако же, количество алкоголя стало превосходить количество веселья. Варя стала резка и обидчива, Даня, не изучивший еще ее повадок и сам навеселе, взялся наполнить рюмки и пролил водку.
— Ты ублюдок, — сорвалась Варя, — ты, блядь, ублюдок…
Она стремительно вскочила с лицом, выразившим совершенную забывчивость всех условий света, схватила Даню за шиворот моей майки и отметила его макушку двумя звучными шлепками.
— Ты разлил водку! — напомнила она.
Шиворот майки затрещал, Стрельников дополнительно получил по уху, однако продолжал улыбаться, полагая кару заслуженной. Я счел должным вмешаться.
— Варечка, берегите майку… это мое достояние…
Я говорил с еврейским акцентом, подчеркивая, что шучу.
— Этот мудак разлил водку, — пояснила Варя яростно и для доходчивости направила мне тычок в солнечное сплетение.
— Впрочем, — холодно прибавила она, оставляя скомканный шиворот, — если вы все за одно, я не желаю здесь быть ни минуты. И вы, Арсений, имейте в виду, что у вас больше нет подруги. Сидите тут и забывайте мое имя.
Она развернулась, задев попой стол.
— Варя, Варечка, — кинулся я к ней и хитро обхватил ее поперек корпуса, лишив возможности пользоваться руками, — не покидайте нас!
Варя злобно и изобретательно укусила меня в шею.
— Я уйду… — сказала она непреклонно, — а вы останетесь здесь забывать мое имя.
— Варя!.. — пискнула жена, до сей поры не диспутировавшая.
— Марина, — величественно обратилась подруга, — я не могу оставаться в доме, где разливают водку. Я ухожу, и прошу вас не провожать меня. Не тревожьтесь, я уйду по-английски.
С этими словами Варя неловко оступилась и рухнула на пол, увлекая за собой вешалку. Стрельников попытался было отделить Варю от верхней одежды, за что тотчас схлопотал в нарисованный фингал.