— Почему вы так смотрите? — спросил Стрельников с наивностью Красной Шапочки.
— Я хочу понять, как тут все устроено, — пояснил я почему-то строго.
— А, — сказал Стрельников и покорно замер, чтобы я мог лучше разглядеть. Его лицо, красивое как обычно, сейчас показалось мне маленьким, худым и уж очень юношеским. К тому же кожа, такая тонкая и чистая, какой я допрежде ни у одного мужчины не встречал, состояла, как выяснилось, из многих элементов. В ней сочетались зеленый и розовый оттенки, иногда отчетливо не смешиваясь, кое-где прорастала первая щетина — разрозненные полумиллиметровые волоски пронзали его лицо вызывая мое промокательное удивление. Постояв довольно, Даня сказал: «Ну ладно, я стесняюсь», и мы пошли дальше, для себя неожиданно выйдя к девушкам, уже расположившимся на траве ввиду муравейника. Даня вспомнил, что давненько не мочился. Я тихонько овладел его очками и стал смотреть на мир. Все расплылось, не видно было ничего. Я с ошеломлением понял, что это обычный вид, в каком действительность предстает его очам без оптического прибора. Он был сокрушительно близорук! Обпромокашенное сознание тотчас продиктовало мне новую концепцию Дани: его рассуждения, которые так часто казались мне наивными и нелепыми, в основе своей имели слабое зрение. Как можно было рассуждать о мире, лишенном формы? Я подумал тотчас, что следовало бы просить его снимать очки почаще. Мне вдруг показалось, что очки — мой враг. Чем больше Даня будет в них смотреть, тем меньше он будет принадлежать мне. Я вдумался в эту мысль и додумал ее до конца. На это ушло минут сорок.
Между тем реальность неспешно возвращалась. Но, как всегда под ЛСД, казалось, что не старый мир вернулся, а просто ты привык жить в новом. Дышалось по-прежнему легко и чудесно, усталость совсем не чувствовалась. Мы не без труда выбрались из сада и поймали такси до Смоленки.
Прибыв к исходной позиции, все остановились для совещания, что делать дальше. Промокашка уже была на излете, но расстаться мы не находили в себе сил.
— Я хочу выпить водки, — сказал грубый Даня. Марина с осуждением посмотрела на него, чего тот не заметил без очков (это заметила Варя).
— Меня так долбит! — воскликнул он с эмфазой. Он имел в виду, что для него промокашка все еще не кончилась.
— Ну что, может, пойдем к Мамихиной? — предложила Великолепова. Все согласились за неимением других предложений — Данино высказывание все сочли за риторическую фигуру. Марина приобрела бананов и груш, и мы, пересекши Садовое, направились к дому Марининых родителей — по стечению обстоятельств там же квартировала Светлана Мамихина, одноклассница и старинная подруга Вари и Марины.
Я увидела Даню в первый раз после Марининого дня рождения, после какой-то пьянки, во всяком случае, когда мы все с тяжелейшего бодунища — я, Марина, Бриллиантов, Скорняков и Мамихина (по-моему, в таком обществе) — встретили Вас и Даню Стрельникова. Должна вам сказать, что из этой пары я заметила только Вас. А потом, когда Вы ушли, мне сказали, что этот Ваш спутник был Даня, о котором я была уже наслышана, но так — ни о чем не говорили особенном. Во всяком случае, не говорили ни о том, что он в Вас влюблен, ни что Вы в него влюблены или в этом духе. О нем говорилось как о студенте, с которым Вы очень много проводите времени. Если бы мне рассказывали что-нибудь особенное, то я, может быть, и вглядывалась в Вашего спутника. Вовсе не заметила Даню.
Фактически первый раз я обратила на него внимание, когда мы ели промокашку. То есть, может быть и до этого, но когда я сейчас пытаюсь вспомнить, то вижу, как мы ели промокашку и как я тырила у Дани очки. Как раньше того он махал майкой в окно — тоже помню. Арсений, очень сложно вернуться к этим первым впечатлениям. Я помню Даню — его, машущего майкой, нас всех у старика Цыцына, у Мамихиной, когда было маленькое шоу, как мы потом все поехали на «Фрунзенскую» — это я все помню и помню всех.
Да, и, конечно, из первых впечатлений — он был очень недурен собой. Но, при всей моей склонности к недурно выглядящим юнцам, у меня не было к Дане никакого влечения вовсе. Может быть, из-за его телосложения, которое, как Вы знаете, можно назвать несуществующим. Отсутствие полового ощущения его красоты, кстати, удивляло — я смотрела на него и думала: «Такой красивый, такой молодой». Это вселяло надежду, что, может быть, у меня наконец-то изменились вкусы.