Теперь ей не давал покоя один замысел: сыграть с чужаком в этакую домашнюю версию Большой Игры. Он сам бросил ей вызов, когда навязал свои правила. "Тем лучше, - думала Мара, - будем играть по твоим правилам, но у тебя нет шансов". Она не смогла бы объяснить, почему ей так важно победить дерзкого раба, однако это стремление было едва ли не сильнее, чем жажда победы над династией Минванаби. Властительница намеревалась полностью подчинить Кевина своей воле, чтобы он ничем не выделялся из прочей челяди.
Кевин сидел перед ней уже десять минут и терпеливо ожидал, пока она закончит просматривать счета. Наконец Мара сделала первый ход:
- Не хочешь ли выпить прохладительного шербета? Беседа будет долгой.
Мидкемиец, уже привыкший читать между строк, сразу понял, что эта фраза не означает примирения, и молча покачал головой. Выждав еще некоторое время, Мара спросила:
- Может ли раб в твоей стране обрести свободу?
Кевин скривил губы и досадливо щелкнул пальцами по бахроме. Шелковые шнурки разлетелись веером.
- В Королевстве - нет, потому что в рабство продают только закоренелых преступников, осужденных к пожизненному заключению. Зато в Кеше и в Квеге раб может заслужить свободу беспорочной службой. Есть и еще один путь: сбежать от хозяина и перейти через границу. Такое случается.
Мара не спускала взгляда с его рук. Раз за разом то один палец, то другой поддевал снизу бахрому, его чувства можно было читать как раскрытую книгу. Такое неумение владеть собой отвлекало госпожу, но она старалась не отступать от намеченной темы.
- Не хочешь ли ты сказать, что за границей беглый раб может разбогатеть и жить среди свободных граждан?
- Так и есть. - Кевин расположился поудобнее и приготовился кое-что добавить, но Мара его опередила.
- Значит, будь у тебя возможность перебраться через Бездну, ты бы вернул себе прежнее положение, честь и титул?
- Только ли это, госпожа, - снисходительно улыбнулся Кевин. - Меня бы еще представили к награде за побег из вражеского плена, за готовность снова отправиться на войну, за то, что другие пленные, прослышав обо мне, окрепнут духом и тоже попытаются спастись из неволи. У меня на родине считается, что это долг каждого плененного... солдата - вырваться на свободу.
У властительницы поползли вверх брови. Услышанное опять шло вразрез с ее понятиями о чести, верности и высоких устремлениях. Похоже, раб не кривил душой. Теперь его земляки не казались ей взбалмошными или глупыми, просто они жили по другим законам. Если в их глазах непокорность выглядела доблестью, то в поведении Кевина прослеживался некий смысл. Подать пример мужества остальным - это понятно, у воинов-цурани это возведено в идеал. Но пережить позор и унижение... а потом снова выйти на поле боя... Такое просто не укладывалось в голове.
Поднеся к губам бокал освежающего напитка, Мара сделала паузу, чтобы осмыслить эти сведения. Получается, что высокородный мидкемиец, во-первых, не может поднять руку на женщину, а во-вторых, попав в плен, вовсе не покрывает себя позором. Мало этого: рабу не возбраняется жаждать свободы. Но что может быть позорнее рабства? Кто стал рабом, тот при жизни потерял душу, какие же небесные кары ожидают пленника? Кевин с самого начала держался как свободный человек, он считал себя не рабом, а военнопленным. Мара поправила складки платья, чтобы скрыть недоумение. На Келеване такие рассуждения граничили с богохульством.
Эти варвары способны расшатать устои цуранской жизни, думала Мара. Проще всего их казнить - и дело с концом. Но их крамольные мысли все равно не утаить, не ровен час, они сыграют на руку врагам. Она неловко пошутила:
- Если вы своих женщин носите на руках, значит, все важные решения принимают не правители, а их жены? Правильно я поняла?
Кевин, который следил за движениями тонких женских рук, расправлявших складки скользящего шелка, с сожалением оторвал глаза от ложбинки между ее грудей и засмеялся:
- В каком-то смысле так и есть, госпожа. Однако это происходит негласно. Влияние женщины обычно не распространяется дальше пределов спальни. - Он вздохнул, словно вспомнил что-то потаенное, и скользнул взглядом по ее обнажившейся груди и стройным щиколоткам.
Мару это насторожило. Она быстро подобрала под себя ноги и запахнула тончайшее платье. В традициях ее народа нагота не считалась зазорной, но отчего-то правительница испытала неловкость. Впрочем, смущение длилось недолго. Что бы ни мнил о себе этот чужеземец, он оставался в ее безраздельной собственности. С одинаковым хладнокровием она могла бы отправить его и в петлю, и к себе в опочивальню.
Однако эти размышления были ей неприятны. Она перевела разговор на менее щекотливую тему. Вскоре ее захватил рассказ мидкемийца о правителях тех земель, что лежали за Бездной. Как и накануне, каждое разъяснение вызывало у Мары все новые и новые вопросы. Она подсказывала Кевину нужные слова для описания обычаев Королевства Островов.
Благодаря природной сообразительности он все схватывал на лету. Мару поражала широта его знаний. Между тем сумрак сгущался, а светильник едва теплился, но она так увлеклась беседой, что даже не позвала слугу.
Кевин завершил рассказ об одном вельможе, которого он именовал бароном, и замолчал, чтобы утолить жажду. Поверх краев бокала его взгляд изучал мягкие изгибы ее тела, скрытого только воздушным шелком.
Мара даже вспыхнула от неприязни. Она раскрыла веер и принялась обмахивать лицо, будто ее беспокоила только жара. Она отдавала себе отчет, что заводит эти долгие беседы главным образом для того, чтобы отвлечься от тревожных мыслей.
Донесения Аракаси нисколько ее не успокоили. Скорее всего видимое бездействие недругов имело целью усыпить бдительность Акомы. А ведь ее армия была весьма малочисленной для таких протяженных границ, каждый стратегический ход требовал осторожности. Властительница день и ночь прикидывала, чем можно будет пожертвовать в случае крайней необходимости: то ли торговым складом, то ли отдаленными угодьями. Акома, вернувшая себе прежнюю славу, оставалась уязвимой, ведь солдат в гарнизоне не прибавилось. Если враг выступит в открытую, любой неверный шаг окажется смертельным.