Кевин подчинился. Его лицо покрывал сильный загар, голубые глаза пронзительно выделялись на фоне потемневшей кожи. Отросшие волосы выгорели до золотистого цвета. Мышцы на спине и плечах налились тяжестью. Он пришел без рубахи. Летняя жара сделала свое дело: его любимые мидкемийские шоссы были обрезаны выше колен.
Приветственный поклон Кевина был оскорбительно низким и коротким.
- Зачем я тебе понадобился, властительница? - он произнес ее титул, словно ругательство.
Мара побледнела:
- Как ты смеешь говорить со мной таким тоном?
- А ты ожидала другого? - огрызнулся Кевин. - Ты швыряешь меня, как игральную кость - то туда, то сюда, ничего не объясняя, ни о чем не предупреждая. А ведь я выполнял все твои прихоти - но не потому, что ты мне нужна, а потому, что я хотел сохранить жизнь своим землякам.
От неожиданности Мара начала оправдываться:
- Но ведь я дала тебе высокую должность и поставила командовать такими же, как ты, - мидкемийцами. - Она махнула рукой в сторону исписанных грифельных досок. - Ты использовал свою власть им во благо. Как видно из этих записей, они отнюдь не ограничивались похлебкой из тайзы; им частенько перепадало и жаркое.
Кевин всплеснул руками:
- Когда ставишь людей на тяжелые работы, нужно их кормить досыта, не то они перемрут от слабости и болезней. В полях выживает не каждый: там кишат ядовитые кровососы и зловредные шестиногие твари. Любая ссадина в этом климате начинает гноиться. Тебе кажется, что мои люди отправились на пикник; а ты попробуй-ка спать на земле под открытым небом, когда в ноздри забивается пыль, а под ветхое одеяло заползают полчища слизней.
У Мары потемнели глаза.
- Будете спать там, где я прикажу. Свое недовольство можете оставить при себе.
Отросшие пряди волос мешали Кевину смотреть перед собой.
- Твои проклятые деревья выкорчеваны, изгороди почти готовы - работы осталось от силы на неделю. А между тем наши цуранские, с позволения сказать, напарники скисают и уходят на отдых, как только солнце достигает зенита.
- Ты слишком много себе позволяешь.
- Вот как? - Кевин без приглашения уселся на подушки.
Мара протянула руку, взяла одну из грифельных досок и прочла вслух:
- "Варвар сказал надсмотрщику: еще раз так сделаешь - я тебе... яйца оторву, шваль подзаборная". - Тут Мара запнулась, немного подумала и добавила: - Не знаю точно, что такое "шваль подзаборная", но надсмотрщик расценил это как оскорбление.
- И был совершенно прав, - подтвердил Кевин.
Мара нахмурилась:
- Надсмотрщик - свободный человек, а ты - раб. Рабам непозволительно оскорблять свободных работников.
- Твой надсмотрщик - жулик. Он обирает тебя почем зря. Когда я вижу, что новая одежда, присланная для моих людей, отвозится на рынок, а деньги попадают к нему в карман, мне, естественно...
- ...хочется оторвать мужское достоинство этого негодяя и засунуть ему в глотку, - продолжила за него Мара. - Примерно так сказано в записях.
У Кевина сорвалось с языка мидкемийское ругательство.
- Напрасно ты устроила за мной слежку, властительница.
Мара надменно подняла брови:
- Надсмотрщик действительно был нечист на руку и за это понес наказание. Что же касается слежки, я должна знать обо всем, что происходит в моих владениях. И вообще наблюдение за ходом работ - это не слежка. - Она хотела добавить что-то еще, но передумала. - Разговор начался не так, как я ожидала.
- Наверное, ты ожидала, что я брошусь к тебе с поцелуями? После того, как ты вышвырнула меня из усадьбы? После того, как я надрывался на корчевке леса и постройке изгороди? После того, как я спасал от смерти людей, мучимых голодом и жаждой? - У Кевина вырвалось еще одно короткое мидкемийское слово, и Мара его поняла. - Волею судеб я стал твоим рабом, но никто не превратит меня в тупую марионетку.
Теперь уже Мара всплеснула руками - почти так же, как это делал Кевин.
- Я собиралась похвалить тебя за то, что ты хорошо поставил дело. Твои методы весьма своеобразны, по нашим меркам не всегда допустимы, но ты добился заметных результатов.
- Госпожа, - сквозь зубы процедил Кевин, - ни за что не поверю, что ты позвала меня - после столь долгого молчания - лишь для того, чтобы погладить по головке.
Мара совсем смешалась. Действительно, зачем она его позвала? Разве она забыла, сколько он причинил ей неприятностей своими варварскими выходками? Даже сейчас от него веяло злостью и холодным презрением.
- Нет, я не собиралась расточать тебе похвалы. Я собиралась поговорить... - Она беспомощно огляделась по сторонам, словно ища спасительную подсказку. - Поговорить о постройке изгороди.
Кевин сцепил руки так, что костяшки пальцев побелели.
- Если мне поручена постройка изгороди, то не жди, что я соглашусь ставить прогнившие столбы, которые повалятся в первый же сезон дождей. А на будущий год мне придется чинить эту гниль.
- Что тебе придется делать на будущий год, решат другие. - Несмотря на все усилия, Мара никак не могла перехватить инициативу в этом разговоре. - Никто не давал тебе права хватать купца, продавшего нам гнилые столбы, и подвешивать его за ноги над рекой.
Кевин наконец-то разжал руки и ухмыльнулся:
- Неужели? А я-то думал, это моя прямая обязанность - проверять качество древесины. Привез прочные столбы - повисишь на них малость, но останешься сухим. Привез дрянь - не обессудь, если даже твоего веса эти гнилушки не выдерживают; окунись в речную муть и в другой раз подумай, прежде чем сбывать нам залежалый товар.
- Ты опозорил мое имя! - воскликнула Мара. - Купец, которого ты окунул в речную муть, оказался членом гильдии, да к тому же выходцем из уважаемого семейства. Джайкен еле уговорил его принять отступное, чтобы замять этот случай.
С ловкостью дикого зверя, которая всегда поражала Мару, Кевин вскочил с пола и зашагал из угла в угол.
- Не могу вас понять, - выкрикнул он, разрубая воздух рукой. - Ведь вы, цурани, - цивилизованные люди, образованные, дальновидные. Но ваш пресловутый кодекс чести - это какое-то помешательство. Вы поступаете себе во вред, прощая человеку обман, лень, недобросовестность только потому, что он появился на свет в благородной семье. В то же время другой человек, пусть даже стократ лучше этого, обречен на прозябание только потому, что ему не посчастливилось родиться благородным. - Он резко остановился и посмотрел Маре в глаза. - Стоит ли удивляться, что твой отец и брат сложили головы! Если бы у вас было принято руководствоваться здравым смыслом, а не рассуждениями о долге и традициях, твои близкие скорее всего остались бы живы.
В запальчивости Кевин не заметил, что властительница мертвенно побледнела.
- Не хочешь ли ты сказать, что наш народ глуп? - У нее из памяти еще не изгладились подробности смерти родных. От мысли, что они бы вернулись домой целыми и невредимыми, если бы поступились цуранским кодексом чести, у нее заныло сердце. Кевин открыл рот, но Мара не дала ему ответить. - Больше ни слова, - дрогнувшим голосом отрезала она и отвернулась, чтобы скрыть непрошеные слезы - свидетельство позорной слабости.
Но Кевин успел заметить, как блеснули ее глаза. Он опустился на колени и неловко коснулся ее плеча.
- Я не хотел тебя обидеть. Просто не смог сдержаться: мне казалось, я во всем тебе угождал, а ты без всякой причины вышвырнула меня из усадьбы. - Он перевел дыхание и виновато пожал плечами. - Кому легко признавать свою вину? В этом я такой же, как все.
- За тобой нет никакой вины, - тихо ответила Мара, не поворачивая головы. - Просто ты меня напугал. У тебя бывают дельные мысли, а бывают и злые - они оскорбительны для богов, для всего, во что я верю. Я не хочу, чтобы твоя ересь попирала небесные законы и грозила обратить Акому в прах.
Ее плечи затряслись от рыданий, и сердце Кевина дрогнуло. Прижав ее к себе, он зашептал:
- Мара, пойми, иногда могущественные и алчные люди толкуют небесные законы к своей выгоде. Теперь я начал разбираться в ваших верованиях. Для вас Лашима - примерно то же самое, что для нас Килиан, а Килиан - это божество добра и любви. Так неужели ты думаешь, что по воле Лашимы у тебя отсохнут руки, если ты подашь милостыню бедняку?