– Все встали? – спросил герцог, стоя в дверях.
Он был выбрит, в свежей дорогой одежде и благоухал так, что меня начало выворачивать. Но ему-то все равно, ему плевать на мои ощущения и мои чувства, и он, подойдя, уселся аккурат напротив меня.
– Ну и сколько вы будете пить? – спросил он.
– Пока не кончатся твои запасы, – заплетающимся языком ответил я. – А как кончатся, так пойдем закупать. – Я икнул.
– Тебе не интересно, что творится снаружи? – морщась, спросил он.
Вот гад, зачем спрашивать? Уж лучше бы песню спел или так потрепался, а то вопросы. Для ответа надо напрягать мозги, а у меня они малость нерабочие.
– Нет, – ответил я и отхлебнул из кувшина.
– Ладно. – Он отодвинул кувшин, чтоб лучше меня видеть. – Тогда скажи мне, что ты собираешься делать?
– Пить! – ответил я. – Тебе бы тоже не помешало. – А то вон какой ты красивый, на твою трезвую рожу смотреть противно. Меня уже тошнит. На-ка, выпей! – Я протянул ему стоящий без дела позолоченный кубок.
– Не хочу! – Он выбил его из моих рук.
Вино расплескалось по столу и густой массой медленно начало стекать на пол.
«Как кровь, – подумал я. – Наша кровь».
Герцог поморщился:
– Надо что-то делать, Медный. Надо!
– Что делать?
Не хочу я ничего делать. Что пристал?
– Вы же солдаты, – напомнил он, – солдаты армии его величества.
Я молчал, глядя на муху, вползающую в мой серебряный кубок. Ей тоже выпить охота. Допекли ее небось дома маленькие мушата да жена, все ей мало.
– Ты солдат, Медный.
Опять он за свое.
– Какой я, к чертовой бабушке, солдат, – проговорил я, достаточно протрезвев. – Солдат армии его величества! Ха! Ну где она, эта армия? Нет ее и не будет! Больше не будет. – Я опять икнул, но на сей раз не дал отрыжке вырваться наружу.
– Но мы пока есть, – не унимался Лерой. – И пока мы есть, война не проиграна.
– Война? – не понял я. – Какая война, герцог? Все это попахивает заговором. Тебе ли этого не знать.
– Но ты присягал короне.
– Во, – сказал я, подняв указательный палец, – короне! Не тому, на ком она висит, а короне.
– Она пока на голове короля.
– Знаешь, что я тебе скажу? – (Еще немного, и я выйду из себя.) – Видишь вот эту муху? – (Она снова выползла на край). – Она тоже кому-то верна и кому-то присягала. Наверное, и у нее есть дом, друзья, братья, жена и дети. Но сейчас она одна здесь, а не там, где ее ждут. Она здесь, среди нас, и мы кажемся ей огромными великанами, ведущими свою, такую непохожую на ее жизнь. Она одна, и ничто не в состоянии ей помочь. И она блуждает по твоему дворцу без цели, просто жужжа над ухом. Так и мы, мы тоже люди без цели, и ничто не может нам помочь. Те великаны, что ведут игру, могут запросто нас прихлопнуть. Вот так. – Я взмахнул рукой.
Но муха сообразила на миг раньше, чем мои пальцы сомкнулись над ней и, противно жужжа, улетела.
– Однако и мухе иногда удается ускользнуть. Чтобы потом прилететь ночью и ужалить своего обидчика, – улыбаясь, сказал Лерой и ушел.
Я долго сидел, глядя в стену напротив и ни о чем не думая. Вина больше не хотелось.
На следующее утро я счел себя в довольно сносном состоянии для вылазки в город. О чем и сказал Лерою. Герцог несказанно обрадовался этому и не пожалел денег.
– А пить больше не будешь? – серьезно спросил он, придержав мешочек с золотом.
– Не, хватит, – ответил я. – Свое я выпил. Мне бы одежку, не могу же я появиться в городе в своей разодранной форме.
– Ну это легко, – ответил герцог и провел меня в гардероб.
Твою мать, сколько же у него нарядов! Во живут аристократы. Любая модница обзавидуется и изойдет слюной, глядя на все это великолепие. Расшитые серебром и золотом камзолы, цветастые рубахи, сапоги из странной серой кожи, тоже в золоте. Вот черт, и какое все дорогое, явно не один портной собирал ему этакий склад дорогой бесполезности.
– Это все, конечно, красиво, – сказал я, представив гардероб его жены, – но только уж больно заметно. Мне бы попроще чего-нибудь.
– Будет тебе попроще, – улыбался герцог.
И попроще было. Была простая кожаная куртка со множеством всяких, в том числе и потайных карманов, были простые штаны серого цвета и великолепные серые же сапоги, сшитые как на меня.
– Пора менять прозвище, – сказал я, оглядывая себя в зеркало, – стану-ка я Серым.
– Нет, – засмеялся герцог, – тебе не пойдет. – И добавил серьезно: – Ты извини, я не могу с тобой пойти. Они же думают, что я мертв.
– Ничего, – ответил я, не отрываясь от своего отражения, – я Следопыта с собой возьму. Подбери и ему что-нибудь.
Герцог удалился, а я продолжил разглядывать себя. Ох и красив же я! И с этой стороны, и с этой. Красив! Хоть под венец! Да не с кем. Воспоминание об Адели больно укололо. Я сорвался с места и, стремясь отогнать его, бросился прочь, подальше от зеркала. Город жил ожиданием военной кампании. Жители готовились к осаде. Я это уже видел и понимал, что значат мрачные лица, разговоры полушепотом и косые взгляды на незнакомцев. Но в Станрогте был враг, реальный, занявший город, а здесь только ходили слухи об армии, остановившейся на границе.
Трактирщик с пузом, в котором запросто поместится лошадь, недоверчиво оглядел двух чужаков, заказавших еду, но не взявших пива его собственного приготовления. Он не доверял тем, кто не пил его пиво, особенно теперь, когда жизнь висит на волоске. Все в городе чувствовали опасность, все знали, что пограничные форты, ослабленные главнокомандующим, не выдержат штурма, и ждали со дня на день сообщений об их падении. Но пока сообщений не было, каждый должен отведать его фирменного пива. Должен, потому что золото – оно и при захватчиках золото.
Мне целиком и полностью плевать на его недоверие, я здесь не для того, чтобы завоевать его любовь. Хотя трактирщик может быть полезней многих местных. Уж я-то знаю, сам частенько подслушивал разговоры.
Но много полезней любого трактирщика местные пацаны, они пролезают во все щели и знают то, что взрослые узнают только через несколько дней. Мысль эта посетила меня, когда я наблюдал за тощим пареньком, снующим меж столов и выпрашивающим монетку. Если бы я его не видел, тогда, конечно, трактирщик выложил бы мне все, а я бы опять напился. Но пить я не хотел.
Пацан подошел к нашим соседям и, пока они пытались от него избавиться, срезал у одного кошель. Я улыбнулся и, подозвав толстяка, продемонстрировал вес золота герцога. Глаза мальчонки вспыхнули, и он торопливо отвел взгляд.
Трактирщик, морщась, отправился за заказом, опять эта странная парочка не спросила пива. Если так пойдет дальше, он может закрываться, на одном хлебе не поживешь. Его приходится покупать, а вот пиво он гонит в подвале.
Словно не думая ни о чем, кроме подаяния, мальчишка подошел к нам. Он клянчил, рассказывая выдуманную историю своей жизни. Я внимательно слушал, а когда он дошел до «дайте монетку, кушать хочется» повернулся к Следопыту. Мальчик обиженно шмыгнул носом и пошел прочь, но оступился и упал на меня.
– Простите, – прошептал он, – но я так ослаб. Ноги совсем не держат. – Он поклонился и попытался уйти, но я крепко держал его руку. – Пустите! – испуганно прошептал он. – Пустите дяденька, больно! – завопил он в следующий момент. Я не отпускал, я ждал, кто кинется ему на помощь, но желающих не находилось. – Пустите, – тихо бормотал он, – больно. Ну пустите же!
– Отпущу, – пообещал я, – но сначала пойдем поговорим.
Я встал и, все так же держа его за руку, повел к выходу. Он плакал, по-настоящему плакал и умолял меня не трогать его, бедного сироту.
– Эй! – крикнул кто-то. – Оставь сироту в покое. Куда ты его тащишь?
– Не твое дело, – рыкнул Следопыт, шлепнув на стол длинный нож, и крикун заткнулся. Всеобщая любовь нам обеспечена.