«Вот ведь пугливая пошла молодёжь», – успела с неудовольствием сказать себе Тесс. Какая уж тут борьба за женские права, если ты в восемнадцать (или сколько ей там?) лет не можешь поставить на место зарвавшегося покупателя? Да и мужик тоже хорош – видно, что устал, но и срывать злость на ком попало… это уже ни в какие ворота. А ещё полицейский.
«Сейчас я ему всё выскажу», – решительно подумала Тесс, оборачиваясь.
…и с изумлением заметила, что мужчина вытягивает из прицепленной к поясу кобуры пистолет.
Сонная, медленно соображающая поутру очередь, как в замедленном кадре, качнулась от него в сторону.
– Суки… какие же вы все суки, а… ненавижу… – невнятно забормотал полицейский, с громким щелчком снимая пистолет с предохранителя и внезапно с силой закусывая губу.
Тесс показалось, что она будто со стороны услышала свой собственный вскрик.
Первые две пули попали девчонке за прилавком прямо в грудь. Та отлетела к стене, со звоном сбивая на пол расставленные на столе кофейники; на белом фартуке расплылось огромное красное пятно. Вокруг пронзительно закричали на разные голоса, какая-то женщина позади Тесс судорожно выкрикнула: «Позовите охрану!»
Ещё одна пуля вдребезги разнесла стекло прилавка. Во все стороны полетели осколки; стоящий рядом с Тесс парень в длинном красном шарфе развернулся и побежал к выходу, а полицейский начал с двух рук стрелять ему вслед.
На несколько безмерно долгих мгновений Тесс замерла на месте как статуя, не в силах заставить себя двинуться с места. Ей почему-то казалось, что стоит совершить хоть одно лишнее движение… всего только одно движение… и тогда…
Расширенные от ужаса глаза остановились на человеке в карнавальной маске… и Тесс померещилось, что она видит, как маска подёргивается мутной белесой рябью и потом растворяется, словно смытая водой, обнажая вполне человеческие черты: узкие восточные глаза, прищуренные и пронзительно-чёрные, кривоватый нос и жёсткие бледные губы.
Мужчина стоял в шаге от неё, держа руки скрещенными на груди. Казалось, его совсем не тревожит происходящее и не пугают выстрелы. На какой-то миг он встретился с Тесс взглядом и едва заметно нахмурил густые тёмные брови – ив тот же момент она увидела, как полицейский неправдоподобно медленно наводит дуло пистолета на неё.
Женщина задохнулась от нахлынувшей паники, наконец стряхивая с себя смертельную оторопь, выхватила из коляски ревущего сына и бросилась вместе с ним на пол, прикрывая ребёнка своим телом…
Часть первая
Лунный ребёнок
Глава 1
Когда электричка тронулась, Тимка уже почти перестал плакать. Он всё-таки не был идиотом и вполне отдавал себе отчёт в том, что плачущий тринадцатилетний подросток при полном отсутствии каких-либо взрослых поблизости наверняка может вызвать вопросы у особенно заботливых окружающих, – а посторонние вопросы Тимке сейчас нужны были меньше всего на свете.
А если сидеть вот так, без особенных эмоций на лице, и спокойно рассматривать носки своих кроссовок, то никто, наверное, и не станет обращать на него специального внимания. А в крайнем случае всегда можно сказать, что его мама, например, просто выглянула в соседний вагон посмотреть расписание… или, например, вышла в тамбур поговорить по телефону о чём-нибудь, не вполне предназначенном для детских ушей, – такое ведь тоже иногда случается в жизни, верно?
Вот если бы только это действительно было правдой…
Электричка миновала Толмачёво, потом Мшинскую. Вагон мерно потряхивало. Внезапно Тимке показалось, что сидящая напротив него женщина в зелёном клеёнчатом пальто и с большой клетчатой сумкой на плече, до того мирно покусывавшая дужку очков над кроссвордом-судоку, вдруг поднимает на него взгляд и вот-вот к нему обратится. Тогда Тимка стремительно вскочил со своего места, без единого слова дёрнул дверь, на мгновение впустив внутрь вагона какофонию колёсного грохота, и почти бегом ринулся вперёд. Дойдя до самого конца поезда, где почти не было людей, он снова сел на жёсткое, обитое малиновым дерматином сидение и стал, не отрываясь, остановившимися глазами смотреть в окно. За запылённым стеклом мелькали ажурные силуэты берёз и тоненьких осин, усыпанных подсвеченной солнцем золотистой листвой, – печальные и скоротечные картинки ранней осени. Потом поезд помчался через чернолесье, и в щель приоткрытого окна над головой потянуло запахом мокрой хвои.
Рассеянно провожая взглядом проплывающие мимо железнодорожные столбы, Тимка подумал, что эта поездка вполне может удостоиться номинации на звание самого отчаянного поступка в его пока ещё не очень долгой сознательной жизни. Не то чтобы среди номинантов на это звание совсем не имелось никаких других эпизодов – Тимке вообще казалось, что он последние три года живёт какой-то очень странной, вывернутой наизнанку жизнью, в которой порой совершенно невозможно отличить правильное от неправильного. Но вот так в одиночку сорваться из города, не имея абсолютно никакой конкретной цели, – это был уже, пожалуй, переход на какой-то новый уровень.