По прошествии времени, уже после того, как я умер, был проклят и превратился в Служителя праха, евреи все-таки вернулись на свои исконные земли и возвели грандиозный храм. Мне это доподлинно известно, ибо я видел его собственными глазами… Да, видел. Пусть лишь однажды и словно в тумане, но видел.
В Вавилоне мы собирались для молитвы в домах своих соотечественников. Там же старейшины читали письма от тех, кто продолжал скрываться на горе Сион, и от наших проповедников и пророков, остававшихся в Египте. Иеремия[14] провел в заключении много лет, но я не помню, чтобы кто-нибудь получил от него хотя бы строчку. Зато в памяти сохранились безумные послания Иезекииля.[15] Впрочем, они не были написаны его рукой: рассуждения и пророчества Иезекииля увековечили те, кто их слышал.
Итак, мы молились великому незримому Яхве не в пышных храмах, а в обыкновенных домах и всегда помнили, что, прежде чем царь Давид пообещал Яхве построить для него храм, обиталищем Бога и хранилищем Ковчега Завета[16] служил обыкновенный шатер. Более того, многие старейшины утверждали, что сама идея храма возникла под влиянием вавилонян, и призывали отказаться от нее. В общем, как говорится, назад, в шатры!
Тем не менее девять поколений нашего рода, состоятельные горожане и богатые купцы, прежде чем попасть в Иерусалим, жили в Ниневии и, насколько мне известно, имели весьма слабое представление об обычаях кочевых племен, а значит, и о святилищах, устроенных в простых шатрах. История Моисея казалась нам нереальной и противоречивой. Почему, например, целый народ в течение сорока лет скитался по пустыне и не мог из нее выйти? Однако я, кажется, повторяюсь… Вернемся к рассказу…
Шатром мне служил шелковый балдахин над кроватью. Лежа в его красноватой тени, я складывал ладони чашечкой и беседовал с Мардуком, рассказывая о наших религиозных собраниях и улыбаясь его ответным шуткам.
Были у нас и свои пророки. Их книги давно утеряны, но я отлично помню напыщенные разглагольствования и громкие вопли на религиозных собраниях. Нередко они указывали на меня и заявляли, что я отмечен особой милостью Яхве. Впрочем, мало кто понимал, какой смысл они вкладывают в эти слова.
Мне кажется, они воображали, будто я обладаю даром провидения и могу читать в душах людей, — словом, считали меня кем-то вроде цадика, святого… Но я был отнюдь не святым, а всего лишь своевольным молодым человеком.
Азриэль умолк, словно воспоминания неожиданно вырвали его из действительности, перенесли в прошлое и не позволяли вернуться.
— Тебе везло, — сказал я. — Ты был удачлив от природы, несомненно удачлив.
— О да, — подтвердил Азриэль. — Друзья часто подшучивали над моей удивительной везучестью, да я и сам сознавал, что судьба проявляет ко мне редкую благосклонность. Я не испытывал трудностей ни в чем, и ничто, казалось, не омрачало мою жизнь. Мрак пришел вместе со смертью, а самые тяжелые моменты я пережил непосредственно перед ней, и… Возможно, нечто подобное мне приходится переживать и сейчас. Но мрак… О, поверь, противостоять мраку все равно что пытаться сосчитать звезды на небе.
Но вернусь к рассказу. Мне все давалось легко. Я находил удовольствие в любом деле и наслаждался жизнью. К примеру, для того чтобы получить хорошее образование, достойное истинного вавилонянина, мне пришлось работать в клинописной мастерской. Это было мудрое решение. Полученные знания принесли бы мне пользу в будущем, способствовали успешной торговле. За малейшее опоздание или невыученный урок нас нещадно били, однако мне, как правило, доставалось меньше всех.
Мне нравился язык древних шумеров. Я с радостью переписывал тексты сказаний о Гильгамеше или об устроении мира, переносил на новые таблички любые документы, предназначенные для рассылки по городам Вавилонии. Я даже научился неплохо говорить по-шумерски. Знаешь, я смог бы и сейчас изложить повесть о своей жизни на этом языке…
Дзриэль запнулся, помолчал, а потом покачал головой.
— Нет, не смог бы… Не смог. Будь это в моих силах, мне не пришлось бы взбираться на заснеженную гору, чтобы поведать тебе обо всем. Я не способен… Не способен писать об этом ни на одном языке. Только живой рассказ позволяет выплеснуть боль и облегчить страдания души.
— Я готов тебя выслушать. Суть в том, что ты знаешь шумерский язык, можешь читать на нем и переводить написанное.
14
Иеремия (10-е г. VII в. до н. э. — после 586 г. до н. э.) — в иудаизме второй из так называемых больших пророков, сын священника Хелкии из Анафофа. Пророческое служение Иеремии пришлось на самый мрачный период иудейской истории.
15
Иезекииль (ок. 622 г. до н. э. — ?) — в иудаизме третий из так называемых больших пророков. В своих проповедях Иезекииль призывал к неуклонному соблюдению предписаний иудаизма.
16
Ковчег Завета (Ковчег свидетельства) — в иудаизме вместилище Скрижалей Завета, самый священный предмет, хранившийся в Иерусалимском храме. Его символическая замена в синагоге — ковчег со свитками Торы.