— Рубрика «Происшествия», — хрипло сказал Христофор, — Первая же статья.
Статья была не очень длинной, украшенная размытым даггеротипом — какая-то улица, вроде бы даже знакомая, двухэтажный дом… Читать было трудно, глаза слезились, буквы собирались в кучу точно непослушные букашки, склеивались, смысл прочитанного доходил не сразу, словно просачивался сквозь толстый ватный фильтр.
«Сегодня, не успело солнце подняться над крышами Трапезунда, жители улицы Тиверия были потрясены ужасающею смертью, коя приняла в свои объятья Лукрецию Митропулос, в прошлом почтенную экономку. Тело ее найдено было разносчиком зелени Стефаном, заканчивавшим свой обход поутру. Увидев открытую дверь одного из домов, Стефан заметил, что в прихожей включен свет. Это насторожило его, поскольку он полагал, что в дом проникли ночные грабители. Будучи человек отважным, он принял решение зайти в дом и по возможности воспрепятствовать негодяям. Каково же было его отчаянье и ужас, когда в прихожей он увидел тело женщины, лежащее на полу в луже собственной крови. Смерть, постигшая Лукрецию Митропулос, всю жизнь чтившую Бога и семью, ведущую жизнь праведной и достойной христианки, была настолько ужасной, что даже прибывшие по тревоге императорские милицианты, повидавшие на службе немало образчиков человеческой жестокости, долгое время не в силах были приступить к своей работе. Чтобы выяснить обстоятельства трагической ночи…»
Раздался стук во входную дверь. Быстрый, неровный — так не стучит спокойный собранный человек. Стоявший в углу Буцефал невозмутимо двинулся встречать раннего гостя.
— Клиент? — спросила я, оторвавшись от статьи.
— Да. Известный вам.
— Неужели Аристарх?
— Он самый, — Христофор сел за свой стол, одернул халат, — И полагаю, сейчас нам предстоит не самый веселый разговор. Эх, жаль нет Маркуса… Ну да ничего.
— Но… Стойте. Почему он? И откуда вы знали?
— Вы не прочли?
— Не до конца. Но тут про какую-то Лукрецию… Стойте, — в груди внезапно похолодело, — Но ведь это не?..
— Вы ее видели вчера, — сказал Христофор так спокойно, что мне стало еще более жутко, — Или должны были видеть. Это служанка в том доме, который вы навещали.
Я вспомнила немолодую горничную, открывшую нам дверь. Видела я ее мельком, но лицо в памяти отложилось. Значит…
— Спокойно, — сказал Христофор, поправляя пятерней всклокоченные мокрые волосы, — Это неприятно, но пугаться тут нечему. Аристарх телевоксировал мне полчаса назад и был до крайности взволнован. И полагаю, я знаю, что он расскажет нам. Но хотел бы ошибаться.
— Боже…
— Не волнуйтесь, Таис. По-прежнему сидите за рациометром и делайте вид, что поглощены работой.
В приемную быстро вошел Аристарх. Не требовалось обладать недюжинной проницательностью или особым юридическим зрением чтоб определить степень его душевного смятения. Дышал он тяжело и быстро, точно загнанная лошадь, беспокойно озирался по сторонам, костюм был мят и несвеж.
С облегчением увидев Христофора и ничуть не подивившись его халату, визитер перевел дух.
— Го…
— Стоп, — Ласкарис властно поднял руку, — Ни слова больше. Держите, — на столе вдруг очутилась приземистая стопка, наполненная какой-то черной жидкостью, — Выпейте залпом.
— Вино? — вяло спросил Аристарх.
— Что вы! Тонизирующая настойка собственного изготовления на таврийский травах. Поможет немного расслабиться. Я понимаю, что после сегодняшнего вам пришлось понервничать. Смелее. Оп! Вот так хорошо.
Опрокинув в себя стопку, Аристарх немного порозовел, но взгляд у него остался рыскающий, растерянный. Так может выглядеть человек, которого едва не сшиб конь на улице. Или человек, в один миг потерявший все свое состояние на бирже.
Аристарх заходил взад-вперед по приемной, точь-в-точь как сам Христофор пять минут назад. Сейчас он казался ничуть не солидным, напротив, хрупким, точно дорогое сукно укрывало не человеческое тело, а склеенный воском сухой скелет.
— Уже читали, — сказал Аристарх, заметив на моем столе газету, — Понимаю, утренний выпуск… Ужасно. Верите ли, до сих пор не могу свыкнуться.
— Мне очень жаль. Уверен, она была достойной женщиной и Господь вознесет ее по назначению.
— Она была склочницей, истеричкой и, в придачу, неравнодушной к рюмке, — резко сказал Аристарх, — Я держал ее только потому, что она прослужила у нас в доме много лет и была полезна супруге. Подчас я готов был ее выставить. Но не так… Не так. Видели бы… Боже, какой ужас. Когда я ее увидел… — Аристарх стиснул зубы так, что даже скулы побледнели, — Я имею в виду, увидел такой…