— Что, и ты, Герасим Владимирович, пришел меня уговаривать?
— Да, Андрей Андреевич, — ответил Деменев. — Я считаю, что в сложившейся обстановке Вы обязаны продолжать командовать армией. Люди уважают Вас и верят Вам, поэтому охотно пойдут за Вами туда, куда Вы их поведете. Вы, Андрей Андреевич, и только Вы в этой критической ситуации можете направить разлагающиеся войска в нужное русло и вывести людей из этой ловушки. Вспомните Киевский котел. Тогда основная часть войск 37-й армии вышла из окружения лишь только потому, что выходила организованно под Вашим непосредственным руководством. А те соединения 37-й армии, которые оказались отрезанными от основных ее сил и выходили самостоятельно, погибли. Неужели Вы хотите, чтобы войска 2-й ударной армии постигла та же участь? Ведь своим отказом от командования армией Вы обрекаете ни в чем не повинных людей на верную смерть. Если это случится, то Вас проклянут не только Ваши друзья и родственники этих несчастных людей, но и Ваши родные. Опомнитесь, Андрей Андреевич, пока еще не поздно, и примите правильное решение.
Пока Деменев говорил, Власов молчал и ни разу не перебил его, только лицо его с каждой минутой становилось все злее и злее. А когда Деменев замолчал, то Власов спросил:
— У Вас все?
— Да, — ответил Деменев. — Мне больше нечего добавить к сказанному.
Власов немного помолчал, а затем сказал:
— Я Вас, Герасим Владимирович, слушал лишь только потому, что мы с Вами давно знаем друг друга, и я к Вам очень хорошо отношусь. Все, что Вы сказали, я и сам знаю. Но мне надоело быть пешкой в руках бездарного командования, по вине которого мы здесь в окружении, пухнущие от голода и не имеющие боеприпасов, в течение трех месяцев, истекая кровью, сдерживали натиск превосходящих сил противника и не дали ему возможности уничтожить нас. А Генеральный штаб и Ставка Верховного Главного Командования, имея в своем распоряжении неограниченные силы, которые при умелом руководстве могли бы сломить и уже не раз ломали во многих местах оборону противника, не приняли никаких мер для того, чтобы дать возможность нашей армии вырваться из этого мешка, и обрекли ее на верную гибель. И аналогичная ситуация повторяется уже не первый раз. За год этой войны уже несколько армий и даже фронтов погибли в подобных мешках. Наше Верховное Главное Командование — как будто специально загоняет свои войска в немецкие ловушки, а затем бросает их на произвол судьбы, обрекая на полное уничтожение. Поэтому я больше не могу и не хочу посылать людей на верную смерть. Пусть каждый сам за себя решает, как ему поступить в сложившейся ситуации, и выходит из окружения, где и как сможет, или сдается в плен немцам. А я участвовать в этой грязной бойне и вариться в искусственно созданных советскими военачальниками котлах больше не буду. Я возьму с собой только охранную роту, переводчика и повара и вместе с ними буду пробиваться через линию фронта отдельно от других войск армии и штаба. Что из этого получится, не знаю, загадывать заранее не буду. Но твердо знаю только одно: выйду из окружения или погибну, отвечать перед людьми и Богом буду только сам за себя.
Власов замолчал. А затем, после небольшой паузы, добавил:
— Я Вас, Герасим Владимирович, больше не задерживаю.
После чего подозвал к себе командира охранной роты капитана С.Н. Ермолина и приказал ему срочно готовить роту в дорогу. А спустя 15 минут Власов с ротой охраны, переводчиком майором К.Ф. Маргелем и поваром М.И. Вороновой ушел в западном направлении.