– Признаешься ли ты, дитя божье, что отреклась от заветов Всевышнего Отца, встала на путь зла и, будучи прислужницей врага человеческого и князя тьмы, совершила все то, что вменяется тебе в вину?
Ответа не последовало. Голова мученицы, опрокинутая на грудь, точнее туда, где она раньше была даже не шелохнулась. Игнатий повторил свой вопрос более требовательно. Ответа снова не было. «Вероятно, все-таки умерла», – подумал святой отец и, чтобы замять неловкий момент, быстро и скомканно объявил решение суда и подал знак палачу. Человек в темной тканевой маске, скрывающей лицо, зажег большой факел, медленно и даже как-то церемонно подошел к кострищу, (нелепой патетичность поведения так раздражая инквизитора, что тот готов был кинуть его в костер следом за ведьмой) и, обойдя по кругу поджог с четырех сторон. Огонь, будто ждавший своего часа, мгновенно переметнулся на сухие ветки и за считанные секунды превратился в настоящее пожарище. Игнатий мельком взглянул на пламенный вихрь, который казался особенно ярким и завораживающим на фоне темного пасмурного дня и уже было пошел к столу, чтобы взяться за документацию, как вдруг мученица подняла голову и спокойным, громким и ясным голосом произнесла:
– Постой, инквизитор! Взгляни на меня в последний раз! – Игнатий от удивления резко обернулся на голос. Невольно он подчинился велению. Узнать в ней молодую, некогда цветущую девушку было невозможно. Не малые душевные и физические муки, перенесенные этим созданием, отразились на ее лице. Тень неумолимой смерти вуалью накрывала его, печать страдания искривила нежные симметричные черты. И только глаза, точнее один из оставшихся после допросов, светился ярко-голубым, угасающим светом жизни, оставаясь последним сосредоточением воли и ясности сознания погибающей девушки. Игнатий замер, словно мышь перед гипнотической силой этого кристально чистого, внеземного взгляда, взгляда, возможного только, как последнее надрывное напряжение трепещущей в последнем усилии души, которая вот-вот должна была вырваться из загубленного саркофага бренного тела.
– За свою жизнь я не сделала ничего дурного, за что вы имели бы право убить меня. Но раз так поступили с Господом, то мне тем паче нет нужды роптать. Я приняла свою долю. Дела мои и помыслы чисты перед людьми и перед Господом. Я не оправдываюсь, а лишь заявляю это во всеуслышание перед Богом, который стоит сейчас за моим плечом, чтобы принять меня в свои объятия! Но перед тем как душа покинет мое искалеченное тело, чтобы вернуться в лоно божье, я скажу тебе, инквизитор, твою судьбу и всех, подобных тебе. Люди! Нет дьявола на земле, кроме самого человека! Того человека, что не живет простыми библейскими принципами, в которых отражен наш Спаситель. А в ком нет бога, в том обязательно пребывает дьявол. Ты, инквизитор, и есть сам дьявол! И дни твои сочтены, хоть проживи ты еще сотню лет… участь твоя – адское пламя, в сравнении с которым этот костер не горячее парного молока.. и ты не сгоришь в нем. Нет… а будешь мучиться в облике демоническом, ибо пламя то – пламя скорбей, зла и боли от деяний твоих, коих ты посеял великое множество и которые будут терзать тебя всю вечность. Слышишь, инквизитор – велики дела твои, но не будет в них счастья и никакой будущности, ни мира, ни процветания, потому что суть зла – саморазрушение. И не будет тебе другого, даже если пожелаешь. И оттого ты будешь умирать тысячи раз, начиная сначала, будешь обречен погубить любую цель преследуемую, ибо наказание твое – забвение всякого начинания, и к чему не прикоснешься – исчезнет, оставляя тебя в одиночестве, наедине с твоей мерзостью во все дни последующие. Вот тебе предсказание мое, инквизитор, запомни слова мои и передай всем греховодникам из вашей чумной стаи, ибо разделите на всех одно воздаяние божье.