От ворот, шатаясь, бежал полковник с мокрой от ледяной воды головою. От него плыли струйки тумана, а в глазах еще светилась мутная желтоватая брага.
Казак поприветствовал его тычком в нос, и полковник радостно ухватился за его проворный кулак, дабы второго приветствия избежать да свое ликование по случаю прибытия сего шута в красных сапогах изъявить.
— Царь Питер Педорович! — что есть мочи крикнул выскочивший вперед татарин.
Лошадь казака упала на колени.
— Мать моя, Пугачев! — сказал Лазаревич и, пряча за спину масонскую улику, смело отступил задом во двор.
Глава пятьдесят третья
Рубль утонул, а царь спасся
Непьющих русских первым делом заносят в книгу при всеобщей переписи мучеников. Тяжело им жить на свете. В любом приличном месте заканчивают трапезу, расписываясь носом в тарелке. А ежели ты не умеешь рисовать такие вензеля? Да тебя и на свете нет и никогда не было! А уж если ты не способен выпить дюжину ковшиков пива, тебя и козел с обломанными рогами в сотоварищи не возьмет.
Раскольник Пугачев не то что пива, а даже кумыса не пил, страшась, что кумыс развяжет ему язык и он назовет себя Петром Первым, а не Третьим. Но как жить в суровой для непьющих действительности России, как заполучить назад престол, отобранный у тебя нетрезвыми людьми? Если ты ни разу не лежал под столом, то никак.
Посему едва войдя во двор, Пугачев обнял сотоварища своего Белобородова, прося прощения.
— Ты должен понимать, Ваня, что в деревне живут одни староверы, — проникновенно сказал он ему. — Они хмельной дух за пять верст чуют, тебе ли не знать. А ты вышел из ворот — у меня лошадь упала. Меня здешняя амбарная мышь перестала бы уважать, ежели бы я в твою пьяную рожу не заехал.
— Прости и ты нас, батюшко, — со слезами на глазах сказал Белобородов. — Получили известие, что ты вскорости к нам будешь. Так растрогались, что не могли сдержать себя, — и он широкою рукою показал на внутренность двора.
Ватага отдыхала. Один лежал на большой куче навоза, прикрыв лицо от солнца высохшей коровьей лепешкой. Другой устроился под брюхом валявшейся посреди двора свиньи, и трудно было разобрать, кто из них кто. Третий опрокинулся на спину, широко и безмолвно раскинув рот, и мохнатый цыпленок старательно что-то клевал в его черных зубах.
Пугачев взошел на крыльцо и крикнул:
— Коровка, запирай ворота!
Белобородов вылил себе на голову ковшик воды, чтобы из глаз не переставало течь.
Запорожский казак Коровка в шароварах, куда поместилось бы пятеро Пугачевых, с треском захлопнул ворота двора, так что закачался намертво врытый столб.
Другой казак уже распахивал двери избы, неся в одной руке шаньгу со сметаной, огромную, как колодезная крышка, а в другой царское питие — суповую чашу с пуншем.
— Так-то! — сказал Пугачев, принимая чашу и поднося ко рту.
Его тяжелый мужицкий кадык заволновался, ползая от подбородка к груди и обратно. Широкая лазоревая лента на его груди пошла скарлатиной — и ей досталось пунша.
Белобородов, стоя сбоку и сзади, плюнул под ноги от такого расточительства.
— Теперь приступим к делам государственным, — выхлебав чашу, сказал Пугачев и повернулся к дверям в избу.
В избе тоже прошел татарин: лежали кто, свесив голову в подпол, кто, держа в руках загнетку, будто верный щит, кто, забившись в угол меж стеной и печкой, куда и веник не входит.
— Где хозяин избы? — только и спросил Пугачев, войдя.
— Струсил и бежал, — ответил Белобородов. — Живет в бане. Каждый день предлагаем вернуться.
На столе были разлиты пахучие озера, объедки напоминали Уральские горы.
Мухи, ошалев от предложенного им пиршества, роились, как пчелы.
В ушах стоял звон, от вони дышать было трудно, как на высокогорье.
Коровка кинулся очищать стол.
— Докладывай дислокацию, — приказал Пугачев Белобородову.
Доклад был короток, как ругательство. В Ачитской крепости отрезают уши, Михельсон давит с востока, Турция вместо денег шлет приветы.
— Деньги должен был доставить посыльный по фамилии Минеев, — сказал Пугачев. — Где он?
Белобородов вспомнил про обоз екатеринбургских рублей и протрезвел так, что схватил полотенце вытереть глаза. От обоза остался один рубль, да и про тот не было известно, где он находится.
— Приведи этого… Вертухина! — крикнул он своему присному любимцу яицкому казаку Двоякому.