Полчаса спустя он, остановленный стражниками, стоял у дома, где ночевал Пугачев. Едва появился царь, он что есть мочи вскричал:
— Здравия желаю, ваше императорское величество!
И опустился на колени, поставив на голову блюдо с соленой травою:
— Примите от меня в день моего ангела.
Пугачев, недоверчивый, как бурундук, потребовал святцы и казака Коровку, дабы он справился, верно ли говорит Вертухин. Справщик подтвердил: верно.
— Я на правду конь буланый! — сказал Вертухин.
Пугачев принял траву, вернулся в дом и вынес на том же блюде 15 аршин кармазинного сукна для мундира:
— Поздравляю тебя полковником третьего Яицкого полка! А это тебе орден!
Из-за спины Пугачева выступил Коровка и протянул Вертухину выловленный в нужнике и тщательно промытый екатеринбургский рубль. На солнце от начищенных боков рубля отскакивали золотые звездочки.
Так в одночасье Дементий Вертухин из капитанов стал полковником. Теперь он стоял едва ли не вровень с Пугачевым.
Один лишь полковник Белобородов, получивший звание за пулю в задницу, не признавал его равным себе. Он, однако, помалкивал, как березовый пень. И только в кругу таких же израненных в сражениях, бывало, говаривал:
— Истинно полковник отхожего места! Он не только пороху, а помимо нужника ничего-таки и не нюхал.
Зависть одолела Белобородова, неотступная, как икота.
Вскорости, однако, пришлось забыть о чинах и рангах.
Известие о смерти Екатерины Второй так воодушевило Пугачева, что он решил начать наступление на Красноуфимск, ныне главный город на его пути.
Белобородову велено было готовить возы с сеном и соломой да прятать в них пушки.
Крестьян, у коих были добрые хозяйства, с помощью плетей уговорили кормить лошадей овсом, а каждому воину давать ежедневно по пять только что снесенных яиц да по одному караваю, причем без осиновой коры.
Пугачевское войско чистило ружья, чинило седла и училось молиться двумя перстами, дабы сойти за староверов.
Безумные крики, ржание коней и свист шомполов носились над окрестностью.
Вспухла и зашумела также река Уфа, наполненная дождевой водой, скатившейся с отдаленных гор. Ее голодное урчание перепугало собак. Кабаны в огороде Чирьева стояли по живот в воде. Гуси застряли в подтопленных рекою кустах, будто уплывшее белье, и были в расстройстве от невозможности питаться.
В суматохе и предвкушениях разбоя все забыли про билимбаевских пленников, а те ждали своей участи каждый в своем углу. Вертухин часами уединялся с Кузьмой, и они плели между собой разговоры, бесконечные, как река Уфа. Кузьма против обыкновения не спорить со своим господином горячо убеждал его продолжать расследование смертоубийства поручика Минеева. На пути из Березова он на день задержался в Билимбае и привез оттуда свидетельства, от которых Вертухин только вскрикивал.
Челядь Лазаревича день и ночь лежала недвижно в потаенных углах двора.
Сам же Лазаревич был донельзя обеспокоен. Он видел все происки Кузьмы и почитал главным делом изобличить убийцу Минеева, поелику держался надежды, что останется жив после нашествия Пугачева на Красноуфимск и лично доложит обо всем государеву следствию. Убийца же ходил рядом, и это было нестерпимо.
В голове у Лазаревича что-то непрерывно щелкало, будто некий механизм отсчитывал там минуты до совершения правосудия.
Наконец он решился. Держа за пазухой изготовленный Касьяном масонский знак, будто икону, он перешел улицу наискосок и два часа кружил возле избы, где квартировал Вертухин.
К Лазаревичу вышел исправник Котов в ботфортах и треуголке и, сдирая яичную скорлупу с подбородка, спросил, что ему надобно.
— Я должен видеть его высокоблагородие господина Вертухина.
— Нету дома, — сказал Котов и выплюнул на дорогу мелкую куриную кость.
И тут Лазаревич быстро, как меч, выхватил свое железное устройство в надежде, что Вертухин наблюдает за ним через слюдяное окно и не выдержит сего блестящего явления.
Масонский знак сверкал по-шамански зловеще.
Котов вдруг отступил назад, покачнулся и закрыл глаза рукой. Корчи пошли было по его телу, но он в один миг сдернул с головы треуголку и выставил против масонского наугольника и дверного крючка фиолетовую звезду, полученную им от капитана Попова.
Крючок и наугольник потемнели немедленно, и Котов бодрым шагом отступил во двор.
— Ага! — крикнул ему Лазаревич через доски ворот. — Наблошинился от своего господина, тайна смертоубийства и тебе известна! Но гулять ему недолго, твоему покровителю! Он уже почти попался.