– Сейчас, Ида, сейчас…
Пены в тазу было столько, что казалось, будто она не мыла посуду, а месила тесто. Все попытки смыть ее заканчивались ничем, а от крика Иды можно было разве что попробовать в ней утопиться.
Но вдруг на кухне стал меркнуть свет. Помона обернулась, ожидая увидеть за окном наплывшую тучу, а заодно попробовать отвлечь на нее сестру. Но в доме, где были только она и Ида, свет старой звезды заслонил некто третий.
Помона обомлела. В оконный проем, под которым билась в истерике малышка, просунул огромную голову Страж.
Обычно Стражи не обращали на поселенцев, чьи дома охраняли, никакого внимания, если те не дрались и не рожали. Помона уже не могла вообразить вид из окна без фигуры со сцепленными за спиной руками, но, когда увидела обтянутую намордником животную голову в своем доме, ее парализовал страх.
Страж повернулся к Иде. Было поздно молить его дать ей, Помоне, еще минуту, чтобы ее успокоить. Он потерял терпение. И пришел сам.
Страж просунул широкие плечи глубже в оконный проем. Помона беспомощно хватала ртом воздух, глядя на то, как он нависает над люлькой, в паре дюймов от покрасневшего лица Иды. Два передних локона жестких бесцветных волос, которые обычно лежали на его плечах и груди, упали в кроватку. Ида почувствовала их тяжесть на своем животе и распахнула припухшие глаза.
Ее крик оборвался.
Помона прижала руки ко рту и поперхнулась пеной. Страж смотрел Иде прямо в глаза. Он поднял свои прозрачные веки, которыми накрывал роговицы на посту, и пронзил девочку скачущими в глазницах янтарными радужками во всем их безумном блеске.
На глазах у Помоны лицо Иды затянула белизна.
Помона испустила сдавленный крик и бросилась вперед, но Страж уже уходил – только локоны еще тянулись за ним в оконный проем. Дрожащими руками Помона схватила Иду за плечи и приготовилась как следует встряхнуть. Но с изумлением поняла, что Ида все это время вполне справлялась с дыханием, и не смертельная бледность разлилась по ее щекам – это лихорадочный румянец отступил вместе с рыданиями.
Слезы как дождевые капли на паутине еще сверкали на ее круглом лице, но Ида спокойно посасывала палец. Она оторвала зачарованный взгляд от потолочных балок и посмотрела на сестру. Ее бесцветные, не в пример темным волосам брови, встали домиком.
У нас много времени, так ты считаешь? Сменишь мне пеленки или нет?
Помона подскочила к окну и как лбом о стену столкнулась со взглядом Стража. Он уже вернулся на свой пост, но перед тем, как сложить руки за спиной, оглянулся на нее через плечо. Прозрачные веки вновь опустились на янтарные глаза, от чего они, похожие на две скачущие в глазницах старые звезды, взорвались сверхновой.
Не за что, – говорил его презрительный взгляд.
Помона содрогнулась и поскорее принялась за Иду. Пока меняла пеленки, ее нижняя челюсть несколько раз прихватила кончик языка. Во рту разлился металл.
Раньше Помона многое согласилась бы отдать за возможность как можно дольше не слышать воплей Иды, но в тот день была готова сама заставить ее кричать. Она не разделяла и половины суеверного ужаса, который испытывало большинство поселенцев к Стражам, но не хотела заглядывать им в глаза. Что бы ни сделал он с малышкой, Помона не хотела испытывать это на себе, и отныне, подобно другим поселенцам, мимо Стражей ходила с низко опущенной головой. С той же поры она отказалась брать Иду с собой в школу, не желая больше видеть сестренку такой в случае, если учитель повторит трюк, чтобы успокоить ее плач на уроке.
– Не уверена, – сказала наконец Помона, стараясь как можно быстрее абстрагироваться от неприятного воспоминания, – но сейчас, когда ты спрашиваешь об этом так, я невольно думаю, что Стражи и в самом деле помогают нам каждый день. Как ты сказала? «По-людски». И именно это интересно мне в Стражах, Ханна. Они неприятны мне, как любому человеку в Пэчре. Но когда смотрю дальше своих страхов – я вижу, что они ничего и никогда не делают для себя. И меня это пугает. Люди рождаются, живут и умирают, и Стражам с этого – ничего. Я боюсь их не потому, что они такие холодные. А потому, что я их не понимаю. Люди пытаются понять, за что прокляты их присутствием. Я же пытаюсь понять, за что мы его заслужили.
Ханна тесно обнимала колени и смотрела на Помону во все глаза. Казалось, она лихорадочно перебирала в памяти все, что слышала когда-либо об этой женщине, и теперь в ее ожидания не сходились с реальностью.
– Это… странно звучит, – только и осмелилась сказать Ханна.
Помона хмыкнула.
– Ну то есть… тут действительно есть, над чем подумать. – Она помедлила, но решилась добавить: – Хотела бы я, чтобы об этом говорили на собраниях «Негласного Движения».