Курган этот прозван был «Шведской могилой»[35] Вечером полк Сафонова с другими драгунскими пошел в погоню за шведами. К утру 1-го июля вышли к Переволочной. На берегу лежали изможденные шведы. Переправляться было не на чем. Пожгли все русские. Еле-еле короля на ту сторону переправили.
Левенгаупт, оставшийся старшим над войском вступил в переговоры с русскими. Время тянуть надобно было — королю дать возможность уйти подале. Собрал всех офицеров:
— Что будем делать господа?
Все глаза прятали, отворачивались. Кто-то поднял голову, бросил слова тяжкие, как камни, но верные:
— Генерал! Порядок в полках потерян. Никто не повинуется. Половина спать легла обессиленная и израненная, кто-то переправу пытается отыскать. Но тщетно. Все лодки сожжены, плоты рубить не из чего.
— Понятно! Значит, капитуляция. — вздохнул тяжко.
Сдалось пять тысяч пехоты, девять тысяч конницы, из них половина пораненные.
Узнав, что Карл ускользнул с Мазепой, Петр тут же приказал отправить за ними погоню. Вперед пошли полки Ярославский и Тверской.
— Идти с Божьей помощью за Днепр, поспешно и днем и ночью, несмотря ни на какие трудности догнать короля. Буде же Ьог поможет, тогда его взять и привести, обходиться с ним, яко с монархом, честно и учтиво. Ежели при нем будет изменник Мазепа, и его взять, везти под крепким караулом, и смотреть, чтоб не умертвил себя.
Только отъехали, менее половины пути до Кременчуга прошли, (эх, бестолковость русская!), догоняет их ординарец генерала Боура, подпрапорщик Московского полка, Герасим Рогозин, дескать поворачивать надобно. Встали. Пока перепроверяли, то да сё. Выяснилось — ошибочно послали подпрапорщика! А время-то идет. Король все удаляется и удаляется. Метнулись к Кременчугу — переправляться не на чем. Еще два дня потеряли. Провианта нет, кормов нет. Лошади худые. Куда тут за Карлом гоняться.
Фредберг уцелел в бою. Ловкость змеиная спасла. Выскользнул из рубки, яко уж. И ни пуля, ни заряд картечный его не взяли. В лесу сперва притаился, до вечера обождал, а там, в темноте ночи украинской, к шведам выбрался. Под Переволочной сыскал десяток головорезов своих, а те уж расстарались — лодку нашли. Утлая, но перекрестившись, переплыть можно попробовать. Бросили армию, сели в челн, и поплыли, лошадей за поводья придерживая. На том берегу короля догнали. К нему пристали.
Скакали подолгу. Ночевали прямо в поле. Нарвут травы, уложат короля на пахучее пряное ложе. И сами вокруг заваливаются. Карл метался, часто вскакивал, но пронзенный острой болью, валился обратно. Иногда плакал. Сквозь рыданье доносилось:
— Реншельд! Реншельд! Почему они отступили?
Эти ночи приближали его старость. С первыми лучами солнца, каждое утро, спутники Карла поражались все большей переменой в облике короля. Скулы Карла вытянулись, оспины, память о детской болезни, резко и отчетливо проступили на щеках, кожа ссохлась, глаза ввалились и затравлено смотрели, выделяясь огоньками посреди темных кругов.
Король постоянно молился. Что-то шептали обветренные пересохшие губы.
О чем думал Карл? О чем молился? О несправедливости судьбы? Ведь испытывал он милость Божию, хранила она его все это время. Уверовал слишком. Вот и наказание!
Хмурился старый Мазепа. Не до королевства украинского было ныне. Шкуру б спасти. Козаков верных совсем мало осталось. В Туретчину надобно. Знал Мазепа, что не простит ему Петр измены, повсюду искать будет. Значит, мало осталось жить старому гетману. Черт его дернул, и с Матреной Кочубей связаться, и этому… — глянул неприязненно на Карла молящегося, … поверить. То ж мне, Александр Великий выискался. Мальчишка! Теперь вот молится. Что толку-то в молитве пустой, когда армия вся разбежалась. Мертвых-то не воскресишь. Полки где соберешь? В степи? Хорошо я деньги с собой прихватил. Турки золото любят. На то одна надежда и осталась. Пока золото буду им давать, ровно столько и проживу! А как кончиться, знать жить дале не буду![36]
Матрену-то гетман замуж выдал, за писаря своего Чуйкевича. Не жениться же самому на девке, у которой отца казнить приказал. Любовь любовью, а родительские чувства превысить могут. Подсыпет чего глядишь, аль ножиком ночью полоснет… Пусть уж Чуйкевич с ней…
Фредберг особо не задумывался о судьбе дальнейшей. Его высшая сила ведет по жизни. И коль угодно Ей было его хранить до сей поры, знать и дальше так будет. Перемахнем к туркам, а там видно будет.
Догнали таки шведов Ярославцы и Тверцы. Соединились с полком Корсуньским козацким, атаковали. Карл через Днестр переправлялся. Оставив с собой лишь несколько драбантов верных, да свиты немного, король ушел на тот берег. Остальным приказал задержать русских. Гетман ушел также со своими козаками. Осталось пять сотен шведов умирать за короля. Половину перебили, остальных в плен взяли.
Короля ждала торжественная встреча в Бендерах. Сам сераскир Юсуф-паша склонил толстую шею перед королем. То была воля Ахмеда III.
— Мой повелитель, тень Аллаха на земле, да продляться дни его во веки, повелел мне, слуге его ничтожному, встретить друга его, короля Карла и предоставить кров и заботу. — лилась речь по-восточному витиеватая.
— Почему мой друг султан Ахмед, не пришел мне на помощь в войне с царем Петром? — прервал сераскира король.
— На все воля Всевышнего ваше величество, мы лишь слуги его — уклонился от ответа Юсуф-паша.
Ахмед III не собирался пока вступать в войну с гяурами. Ему не нужна была победа шведов. Султан сам зарился на польские и украинские земли, которые топтала до сей поры армия шведов. Чем слабее противники, тем лучше! Так угодно султану, а значит и Аллаху.
Карл заметно успокоился, оказавшись в безопасности. И если б не рана, он бы немедля отправился в Стамбул убеждать султана в необходимости продолжить войну, но уже силами турок. Поражение под Полтавой ему уже не казалось трагедией — так, недоразумение. Сидя в Бендерах, он получил известие о смерти сестры Хедвиги-Софии и сильно расстроился. О поражении он писал другой сестре Ульрике-Элеоноре:
— У меня все прошло хорошо. И только совсем недавно случилось по причине одного события несчастье, и армия понесла урон, что я надеюсь, вскоре будет исправлено!
Фредберг попался в плен в бою на берегу Днестра. Повязали его вместе со всеми. А тут и встреча произошла долгожданная. С Сафоновым. Разглядел его капитан в толпе пленных.
— Ах, ты гад! — рука сама потянулась. Со звоном шпага вылетела из ножен.
А тот усмехался:
— Один на раненного нападал, другой на связанного… Вы что, все такие смелые?
— А ну отставить! — голос громкий раздался сзади. — Кто пленного убивать собрался? Генерал-майор князь Григорий Волконский подъехал, шеф полка их бывший, а ныне командир бригады, что короля преследовала, — Ты что, капитан? Порядку не знаешь?
Лязгнув, загнал клинок обратно Сафонов.
— То изменник и перебежчик Фредберг, ваше сиятельство, — пояснил. — В нашем полку служил когда-то. По делу государеву проходит, аки шпион.
— В нашем полку? — изумился Волконский, — Вот нехристь! Шпион, значит?
— Я подданный его величества короля шведского! Полковник полка драгунского. — гордо вскинув голову произнес Фредберг, — по тому надлежит обращаться со мной яко с офицером.
— Он не только шпион, ваше сиятельство, он и душегуб, изувер, каких мало. Самолично видел, как женщину беззащитную пытал страшно. О нем в приказе Преображенском поручик Толстой ведает. — вспомнил вдруг и пояснил князю Андрей.
Упоминание о приказе страшном впечатлило Волконского:
— Значит дело и в правду государево. Вот пускай они им и занимаются. — решил князь. — Оного полковника взять в караул строгий и глаз не спускать. Живым довести.
Так и вернулись к Решетиловке, где армия отдыхала после сражения тяжелого. От Полтавы отошли, «ради духу от мертвых тел, стоять было невозможно». Царь с пленными тешился. Приказал снарядить два батальона шведских пехотинцев, тако же и два эскадрона конницы. Разыграли сражение перед ним потешное. Интересно было Петру, как воевали шведы, рассматривал внимательно приемы их, построение. Хвалил.
36
Мазепа умер 22 августа 1709 года, менее чем через месяц после Полтавы. Смерть его и поныне окутана тайной.