Как только дверь открылась, пух сквозняком начало выносить в окно, и маленький рыжий паршивец, протиснувшийся между ногами столпившихся в дверях мужчин, залился заразительным смехом.
— Ой, не могу!
Следом хихикнул Кирим, оказавшийся в первых рядах зрителей, за ним стоявший рядом Тушка, а после этого уже ничто не могло удержать от смеха остальных. Они так и замерли небольшой гогочущей толпой, одетые скудно, но разнообразно — кто что успел напялить, вскочив с постели,— и гоготали, словно безумные.
Конан обвел их суровым взглядом, но они никак не реагировали. Он сплюнул в сердцах и подошел к зеркалу. Вид у него и в самом деле был комичным: здоровенный верзила, покрытый равномерным слоем белоснежного пуха.
Ни слова не говоря, он принялся счищать с себя содержимое подушек, чувствуя непреодолимое желание промочить горло и нырнуть в какую-нибудь лужу, когда кто-то за спиной — ему показалось, что это был все тот же Тушка,— спокойно заметил:
— Тебе что, киммериец, женщин мало?
Кром! Этого еще не хватало!
Он резко обернулся и только тут увидел лежавшего на полу обнаженного мужчину с его мечом, зажатым в руке. Острие длинного, узкого кинжала торчало из его груди.
Конан узнал зингарский клинок Тушки, видимо, первым подоспевшего сюда.
— Плохо, Конан.— Кирим укоризненно посмотрел на молодого варвара.— Если по городу поползет слух, что в моем духане тайно собираются поклонники немедийской любви…
Не договорив, он покачал головой, но остальные его прекрасно поняли. Раздались сдержанные смешки, тут же погасшие под тяжелым взглядом киммерийца.
— Кром! Вы что, не видели, с кем я сюда поднялся?!
— Мы-то видели,— ехидно ухмыльнулся духанщик,— но покойника надо вынести отсюда, и мне придется объяснять, кто этот голый мужик, где его одежда, как попал сюда и отчего умер! То есть я хотел сказать, кто помог ему умереть?
— Не строй из себя идиота,— взгляд Конана полыхнул холодным пламенем,— если не хочешь, чтобы поутру отсюда вынесли два тела!
— Отстаньте от Конана! — Зул был серьезен. По крайней мере, выглядел серьезным.— Ему теперь не позавидуешь.— Все притихли, не понимая, к чему клонит здоровенный негр, на черной морде которого не отражалось ни единой мысли, а преданные глаза, не отрываясь, смотрели в глаза киммерийца.— Я не спрашиваю, Конан, как можно провести ночь в постели с мужиком и не почувствовать этого. В конце концов, всякое бывает.
— Клянусь Белом,— не выдержал киммериец,— еще слово, и я за себя не ручаюсь!
— Плохо другое,— как ни в чем не бывало, продолжал чернокожий,— теперь тебе придется либо полностью отказаться от женщин, либо убивать после ночи любви каждую, не дожидаясь, пока она схватится за твой меч. Хотя… Слышал я, что жил на востоке владыка, придерживавшийся второго правила.
— К Нергалу! — взревел Конан. — Что же мне теперь проверять, какого они могут стать пола? И как это сделать?
Маленький паршивец, ничуть не опасаясь угроз своего огромного покровителя, заливисто хохотал, не в силах остановиться. Тушка беззвучно смеялся, и многочисленные складки на его груди и животе весело и ритмично подпрыгивали, отчего он был похож на огромный кусок трясущегося желе, вот-вот готового растаять. Нахальный Зул смотрел на него с неподдельным сочувствием, Кирим ехидно ухмылялся.
Конан обвел всю братию тяжелым взглядом, сплюнул в сердцах и пошел одеваться.
Конан в одиночестве сидел за тем же столом и коротал время за кувшином вина, поджидая мать Мелии, которая накануне обещала навестить его еще раз. После ночного происшествия он понял, что вчерашний разговор с Аниэлой не был еще одной попыткой Мелии сблизиться с ним, как он подумал вначале. Он понял, что дело серьезно и, скорее всего, события этой ночи и опасность, угрожавшая девушке, связаны.
Благополучно покинув проклятый дом, в одну ночь унесший три жизни, и передав камень стигийцу, он думал, что все уже позади, но, по всей вероятности, ошибся. Он еще не знал о вчерашнем визите жрецов в дом Тефилуса и не представлял, как теперь развернутся события, но в том, что опасения Мелии — не пустые девичьи страхи, у него пропали всякие сомнения.
Киммериец не хотел встречаться с Мелией, хотя и любил ее. Наверное, он мог бы жениться и осесть в Шадизаре, но такая жизнь была не по нему. Быть может, когда-нибудь, лет через двадцать… Но не теперь. Он жаждал приключений, хотел повидать свет, и не было для него звука приятнее веселого звона мечей, и цели желаннее победы над врагом!
Эта жажда вела его по жизни, придавала сил, не позволяла раскисать и надолго задерживаться на одном месте. Он и так засиделся в Шадизаре, давно уже получив здесь все, на что мог рассчитывать. Его слава самого умелого и удачливого вора Заморы начала приносить неприятности вместо денег, а это было не то, к чему он стремился.
Конечно, Конан не боялся трудностей и готов был преодолеть любые невзгоды, если дорога вела к желанной цели, но он вовсе не желал становиться игрушкой в полной опасностей игре непонятных сил, о которых не имел ни малейшего представления.
А он многого не знал.
Не знал он и о том, что Харат и Рамсис, сыгравшие с ним милую шутку давешней ночью, жестоко просчитались. Стоило им оставить молодого северянина в покое, и их цель — устранить киммерийца со своего пути — была бы достигнута сама собой.
Он никому не позволил бы уговорить себя задержаться в Шадизаре и покинул бы город, так и, оставшись в блаженном неведении относительно истинных причин последних событий, и не его вина или заслуга, что все обернулось иначе. На словах рассуждая о предпочтительности хитрости, на деле оба жреца, не задумываясь, применяли силу. По крайней мере, когда сталкивались с обычными людьми. «Жалкими людишками», как любил говаривать Рамсис. И ночное нападение на киммерийца, которое Рамсис называл про себя изящным этюдом, для Конана было лишь покушением на его жизнь, пусть и необычной, но вульгарной и пошлой попыткой зарезать спящего.
И чего жрецы добились? Теперь, когда Конан понял, что страхи Мелии не надуманны и не беспочвенны, у него и мысли не возникло о том, чтобы покинуть Шадизар. Он твердо решил остаться.
… Двое слуг вежливо распахнули двери духана, и в зал вошла сухонькая старушка в сопровождении Аниэлы. Едва минул полдень, и посетителей было мало. Старушка окинула зал надменным взглядом и подошла к киммерийцу.
— Ты Конан?
— Я Конан!
Она посмотрела на него оценивающе. Он на нее удивленно.
— Моей внучке угрожают. Я хочу, чтобы ты защитил ее.— Она ткнула в него сухоньким пальцем.— Цену назовешь сам, когда все закончится. Ты согласен?
— Я согласен.
Конан покорно кивнул. Она повернулась к дочери и надменно посмотрела на нее, словно говоря: «Видишь, как надо было действовать?» Конан улыбнулся уголками губ: старуха ему понравилась. Она же обернулась и, коротко бросив: «Следуй за нами!» — направилась к выходу.
Дом Тефилуса, или, если быть точным, Сиотвии, которая владела и домом, и шестью усадьбами, разбросанными вокруг Шадизара, по сути был небольшим поместьем, расположенным в центре города. Он занимал небольшой квартал, обнесенный массивной каменной стеной и с четырех сторон ограниченный улицами.
С одной стороны, это было и неплохо, так как, случись беда, отсюда легко было скрыться, но зато такое огромное пространство и охранять было непросто. Слишком много людей требовалось расставить вдоль стены, чтобы не сомневаться: ни один ловкач не перемахнет через стену под покровом ночи.
По крайней мере, сам Конан мог проделать это запросто, что и сделал не так давно, когда похитил из тайника хранившуюся в доме прекрасную диадему старинной работы.
Теперь он смотрел на дело совсем иначе. Если раньше он думал о том, как проникнуть внутрь, минуя охрану, то на этот раз задача менялась на противоположную, и это будет сделать посложнее. Тут у него сомнений не возникало. Все эти мысли пронеслись в голове киммерийца, когда они подходили к дому.