Потом он увидел Мелию с заплаканным лицом, склонившуюся над маленьким неподвижным телом, и в груди у него похолодело. Хмель и благодушие мгновенно выветрились из головы. Он бросился на колени и подхватил на руки маленькое тельце.
— Лисенок, что с тобой? Скажи хоть слово!
Но рыжеволосая голова мальчишки безвольно моталась из стороны в сторону, глаза оставались закрытыми. Он и не смог бы открыть их: лицо мальчика превратилось в сплошной синяк. Конан рванул рубаху, припал ухом к маленькой детской груди — сердце билось тихо-тихо, словно отсчитывало последние удары, перед тем как окончательно остановиться.
Варвар поднял голову и тяжелым взглядом обвел трех плачущих женщин и десяток воинов, с мрачными лицами стоявших тут же, и каждый, на ком останавливался его яд, невольно отступал на шаг, так велика была ярость, горевшая в глазах варвара.
— Что с ним случилось?! — прохрипел Конан.
Но женщины не могли говорить, лишь тихо плакали вперед вышел пожилой воин, имени которого киммериец не знал.
— Только что, как раз перед самым твоим приходом, у ворот остановилась карета. Из нее выбросили мешок и крикнули, что это подарок тебе от Маргаба.
Конан не видел, как при упоминании имени Маргаба, Тефилус вздрогнул и тихо, не замеченный никем, ушел в дом.
Брун неслышно подошел сзади.
— Я послал за лекарем, но мальчика нужно устроить поудобнее. Позволь, — он протянул руки, — я сумею о нем позаботиться.
Конан с сожалением отдал ему мальчика и повернулся к воину, рассказавшему о Лисенке.
— Пойдешь в таверну Абулетеса, найдешь человека по прозвищу Тушка и приведешь его сюда.
Тот кивнул и без лишних разговоров вышел за ворота.
Киммериец повернулся к женщинам:
— Мой друг позаботится о Мелии.
— Куда ты? — забеспокоились те.
— Маргаб хотел видеть меня. Клянусь клыками Hepгaла, я отправлю этого ублюдка на Серые Равнины!
— Когда ты вернешься?
— О том ведомо лишь Крому! — мрачно ответил варвар.
Тушка вошел внутрь усадьбы и остановился.
Одежда его не отличалась изысканностью. На нем были просторная белая полотняная рубаха и заправленные в невысокие сапоги мягкой кожи синие шаровары. Длинные черные волосы, узлом завязанные на затылке, придавали его облику и вовсе странный вид.
Открывшие ворота воины сразу почувствовали, что места рядом с ними поубавилось. Не то чтобы он занимал собой все свободное пространство, но размеры его невольно поражали воображение. Воины стояли сзади, смотрели на необъятную фигуру и улыбались, не понимая, какая польза может быть от этого человека где бы то ни было, кроме как за столом.
Лицо вышедшего из дверей Тефилуса налилось кровью.
— Кто такой? — спросил он, хотя прекрасно знал это.
Лицо Тушки сморщилось в характерной улыбке.
— Ваш человек пришел за мной и передал просьбу Конана заменить его на время отсутствия.
Он учтиво поклонился, ожидая, что сейчас ему все объяснят и покажут — короче, введут в курс дела, но вместо этого услышал совсем иное.
— Что?! — совершенно неожиданно взревел седовласый незнакомец, и лицо его исказилось непонятным Тушке гневом.— Избавиться от одного вора и тут же взамен получить другого? Вон отсюда!
По простоте душевной Тушка подумал, что человек неправильно понял его, приняв за кого-то другого.
— Прошу прощенья, но мне сказали, что я должен делать работу Конана, пока он не вернется.
Кровь отхлынула от лица Тефилуса, сделав его бледным, как полотно. Он лишь сейчас увидел, что, привлеченные его криками, начали собираться люди. За спиной его стояло уже примерно три десятка воинов Бруна, а значит, сила была на его стороне.
— Взять мерзавца!
Тушка растерянно оглянулся — ворота оказались уже запертыми. Когда он повернулся назад, то увидел, что на него идут плотной стеной никак не меньше двух десятков воинов. Правда, никто из них не потрудился взять в руки оружие, считая это явно излишним.
Тушка был человеком благоразумным и в отличие от Конана, который всегда охотно бросался в драку, старался избегать потасовки, если к тому была хотя бы малейшая возможность, но путь к отступлению был отрезан, а это значило, что возможности такой ему не оставили. Он быстро осмотрелся: врагов было слишком много, и у одного из них, стоявшего где-то далеко за спинами наступавших, он увидел копье.
— Живее! Шакальи отродья! За что я вам деньги плачу?!
К нему бросились как раз в тот миг, когда он сам, с оглушительно нараставшим криком, который переходил в низкий рев, рванулся навстречу противникам, расставив руки, больше похожие на кабаньи окорока. Их оказалось, пожалуй, около трех десятков — небольшая толпа вооруженных людей, сквозь которую Тушка пробежал, сметя их со своего пути, как набежавшая морская волна смывает валяющийся на берегу мусор.
Совершенно неожиданно он остановился возле воина, державшего в руке копье, и, взявшись за его древко, толкнул парня в грудь. Тот никак ни ожидал, что легкий толчок может придать ему ускорение, подобное выстрелу из катапульты.
Нелепо размахивая руками, он побежал спиной вперед, но шагов через десять споткнулся и повалился на спину, очумело тряся головой, тщетно силясь понять, как такое с ним могло произойти?
Тушка обернулся и, уперевшись древком копья в землю, замер в расслабленной позе, насмешливо взирая на поверженное воинство.
Второй день Тефилус находился в Шадизаре, и второй раз с ним происходила одна и та же история — он вновь прошел через все стадии ярости. Вновь, как и при первой встрече с Конаном, лицо его сперва покраснело, потом побледнело, а теперь пошло багровыми пятнами. Только что он с таким трудом избавился от проклятого варвара, так теперь на смену ему пришел его дружок!
— Убейте его, потомки шелудивого верблюда!
«Убейте его!» Вот это да!
Тушка понял, что дело принимает серьезный оборот, но виду не подал. Однако, когда наемники повскакивали и бросились на него, стремясь окружить со всех сторон, а в руках у них блеснули мечи, Тушка вдруг преобразился.
Теперь он никому уже не казался не только смешным обжорой, но даже просто толстым человеком. Он вдруг стал могучим бойцом, а копье — оружие, безусловно, грозное, но малополезное против полусотни вооруженных мечами воинов — завращалось в его руках, превратившись в полупрозрачный диск, с грозным гулом застывший над головой великана.
Нападавшие остановились в десятке локтей, боязливо поглядывая на грозного одиночку, который замер в центре круга воинов. Казалось, ничего не стоит наброситься на него сзади, но что-то подсказывало нападавшим, что это лишь кажущаяся простота.
Они боялись ослушаться Тефилуса, но еще меньше им хотелось нападать на друга Конана, который обязательно вернется, и тогда… На что способен киммериец, рассказал один из четверых, сопровождавших его в храм Затха.
Он стоял у входа и видел, как молодой варвар, даже не ввязавшись в схватку, которой, казалось, было не избежать, вдруг без всяких видимых усилий с его стороны прорвался сквозь цепь храмовых охранников и очутился за спинами окруживших его воинов, мимоходом снеся головы двоим, по несчастью оказавшимся рядом. А ведь все знают, что жрецы бога-паука не нанимают, кого попало!
— Вперед, дохлые клячи! Или каждый пятый сядет на кол!
Толпа пришла в движение. Самые отчаянные рванулись вперед, но копье бойца-одиночки разило без промаха, награждая каждого ударом, от которого он либо падал, либо поспешно отбегал, выронив меч и потирая ушибленную руку.
Тушка закрутился, стараясь никого не пропустить: ни тех, кто бросался под ноги, ни нападавших сзади.
Низкий грозный вой перешел в визг, и едва заметный круг над головой великана стал насыщенней и темнее. Временами словно темная молния вырывалась из его невесомой плоти, и очередной нападавший получал удар.
Удары не были смертельны или опасны для здоровья. Оборонявшийся вкладывал в них ровно столько сил, сколько нужно было, для того чтобы остановить очередного нападавшего. Вскоре это поняли все, а когда эта простая мысль дошла до Тефилуса, он не оценил ни искусства, ни благородства гостя. Он понял лишь одно — его оскорбили. Оскорбили и смыть это оскорбление можно лишь одним способом… Он открыл, было, рот, чтобы отдать приказ, но сказать ничего не успел.