Это правило Элиот про себя окрестил правилом «отмены искусства и ремесел».
Что же — этот транспарант не считался нарушением правила?
За дверью кухни послышалось тихое пение Сесилии. Кроме ее голоса из кухни доносились запахи печеного хлеба, жженого сахара и цитрусов. Си готовила завтрак.
Элиот обернулся. В коридоре никого не было. Пока его никто не видел, можно было вернуться в свою комнату и притвориться, будто проспал, а потом убежать на работу — чтобы не пришлось поедать «особое угощение», приготовленное Си.
Фиона коснулась его руки.
— Не надо, — прошептала она. — Си так старается.
Элиот вздохнул. Прабабушка действительно старалась. Он любил ее за это и не хотел огорчать.
Дверь кухни открылась. В столовую, пятясь, вошла миниатюрная Сесилия. Сегодня на ней было «хорошее» белое платье с кружевными манжетами и шуршащими нижними юбками. Она обернулась, и Элиот с Фионой увидели, что ее морщинистые руки держат трехслойный земляничный торт. Лучисто улыбнувшись, Сесилия водрузила торт на стол.
Си была милой старушкой, но ее обоняние и чувство вкуса притупились где-то во времена Второй мировой войны. В результате все, что она готовила, могло иметь какой угодно привкус — лайма, морской соли и даже уорчестерского соуса.[13]
— Доброе утро, мои миленькие. — Она с гордостью указала на свое кондитерское творение. — Этот рецепт я нашла в «Лэдис джорнал» и приготовила торт специально для вас.
Сесилия подошла ближе и обняла Элиота и Фиону.
— Спасибо, Си, — в унисон проговорили они.
Сесилия опустила руки.
— Ой… — прошептала она. — Я забыла про ананас и грецкие орехи. А еще свечки! Стойте здесь!
Она поспешила в кухню.
Элиот и Фиона уставились на торт. Он покосился набок.
— Попробуй, — прошептал Элиот.
— Ни за что. Твоя очередь.
Элиот вздохнул и подошел поближе к столу. Розовая и лиловая глазурь вытекала из торта. Он отковырял кусочек нижнего слоя.
Глазурь была сдобрена чем-то сыпучим. Земляничные семена? На ощупь торт был губчатым, как и полагалось… но к стряпне Сесилии всегда следовало относиться осторожно. Элиот понюхал кусочек. Пахло цитрусом и еще чем-то непонятным.
Наконец он собрался с духом и поспешно, пока не передумал, отправил кусочек в рот.
К счастью, нечто сыпучее действительно было земляничными семенами. Торт оказался очень вкусным, ароматным и сладким, но потом глазурь растаяла — и Элиот невольно поморщился. Солоно и кисло — поскольку ему попался комочек разрыхлителя и кусочек апельсиновой корки.
Сесилия локтем толкнула дверь кухни и вошла в столовую, держа две миски в одной руке и горстку именинных свечек и коробок спичек — в другой.
У Элиота не было иного выбора. Он сглотнул подступивший к горлу ком и улыбнулся.
— Тебе помочь? — спросила прабабушку Фиона.
— Нет, нет, нет. — Сесилия потрясла коробком спичек. — Просто побудьте здесь, пока я все закончу. Не жульничайте — не начинайте кушать.
Она уложила на торт дольки ананаса и посыпала их измельченным грецким орехом. Затем воткнула в глазурь свечки, старательно отсчитав тридцать штук. Пятнадцать для Элиота. Пятнадцать для Фионы.
Сесилия могла бы сэкономить и воткнуть в торт пятнадцать свечек, но всегда старалась создать у них чувство, что они оба получают то, чего заслуживают.
— Спасибо, — поблагодарила прабабушку Фиона.
— Угу, — добавил Элиот, громко кашлянув. — Спасибо, Си.
— Теперь зажжем. — Сесилия открыла коробок, вытащила одну спичку и дрожащей рукой чиркнула ею по коробку. Огонек отразился в ее темных глазах.
Элиот проговорил:
— Может быть, лучше…
— Позвольте мне сделать это, — прозвучал командный голос у них за спиной.
Элиот и Фиона одновременно обернулись. В комнату вошла бабушка.
— Доброе утро, — в унисон произнесли они.
Сегодня бабушка выглядела иначе. Ее аккуратно причесанные короткие серебряные волосы шелковисто блестели. На ней была красная льняная блузка с воротником-стойкой на пуговках, брюки-сафари цвета хаки и черные ботинки до середины лодыжки — чуть менее строгие, чем те, военные, которые она носила обычно.
Она улыбнулась Элиоту и Фионе. Мельком глянула на транспарант, но ничего не сказала и подошла к Сесилии. Та попятилась, держа в руке горящую спичку.
Бабушка выхватила у нее спичку и быстро прикоснулась огоньком ко всем тридцати свечкам. Пламя горело в опасной близости от ее пальцев. Наконец она погасила спичку, и ее кончик стал шипящим янтарным угольком.