Еще никогда в жизни она не была такой чистой, такой сытой, так хорошо одетой. Эсменет знала, что, если не считать рук да глаз, она вполне сошла бы за супругу какого-нибудь знатного господина поскромнее. Сарцелл заваливал ее подарками: одежда, духи, притирания – только украшений не дарил.
Эритга, стараясь не смотреть ей в глаза, повернулась и вышла из-под навеса, подтверждая то, что Эсменет и без того знала: эта девица не считала себя ее служанкой. Да и Ханса тоже, если уж на то пошло. Поначалу Эсменет думала, что это просто из-за ревности: по всей видимости, девушки любили Сарцелл а и мечтали, как и все рабыни, стать для своего господина чем-то большим, чем просто подстилкой. Но Эсменет подозревала, что тут приложил руку и сам Сарцелл. Если у нее и были какие сомнения на этот счет, они окончательно развеялись сегодня утром, когда девицы запретили ей уходить из лагеря одной.
– Эритга! – окликнула Эсменет. – Эритга!
Девица уставилась на нее, уже не скрывая своей ненависти. Она была такая светловолосая, что сейчас, на солнце, казалось, будто у нее вовсе нет бровей.
– Ступайте домой! – приказала Эсменет. – Обе!
Девица хмыкнула и сплюнула в слежавшуюся пыль на мостовой.
Эсменет угрожающе шагнула в ее сторону.
– Уноси свою конопатую задницу домой, рабыня, а не то я тебе…
Снова раздался треск палки. Торговец приправами перегнулся через прилавок и вытянул Эритгу поперек физиономии. Девушка с визгом упала на землю, а торговец все хлестал и хлестал ее палкой, бранясь на незнакомом языке. Ханса схватила Эритгу за руку, и они бросились бежать прочь из переулка, а торговец все орал вслед и размахивал палкой.
– Вот теперь они пойдут домой! – сказал он Эсменет, гордо улыбаясь и облизывая розовым языком провалы между зубов. – Долбаные рабыни! – добавил он и сплюнул через левое плечо.
Но Эсменет могла думать только об одном: «Я теперь одна!»
Она сморгнула слезы, грозившие выступить на глазах.
– Спасибо вам, – сказала она старику. Морщинистое лицо смягчилось.
– Что покупать будете? – вежливо спросил он. – Перчику? Чесночку не желаете? Чеснок у меня очень хороший. Я его зимой храню по-особому.
Сколько времени прошло с тех пор, как ей по-настоящему удавалось побыть одной? Да уже несколько месяцев, с тех самых пор, как Сарцелл спас ее от избиения камнями тогда, в деревне. Она содрогнулась. Ей вдруг сделалось ужасно неуютно оттого, что она одна. И она накрыла свою татуировку ладонью правой руки.
С того самого дня, как Сарцелл ее спас, она ни разу не оставалась одна. По-настоящему. С тех пор как они прибыли в Священное воинство, рядом с ней все время были Эритга и Ханса. Да и самому Сарцеллу как-то удавалось много времени проводить с нею. На самом деле он был на удивление внимателен, особенно если принять в расчет, какое себялюбие он проявлял во всех прочих случаях. Он баловал ее, несколько раз брал ее с собой сюда, на Кампозейскую агору, водил молиться в Кмираль и провел целый вечер вместе с ней в храме Ксотеи, смеясь, когда она восхищалась его огромным куполом, и слушая ее рассказы о том, как кенейцы построили его в не такой уж далекой древности.
Он даже сводил ее в Дворцовый район и дразнил ее за то, что она глазеет по сторонам, пока они бродили в прохладной тени Андиаминских Высот.
Но он ни на минуту не оставлял ее одну. Почему?
Боялся, что она уйдет искать Ахкеймиона? Этот страх показался ей дурацким.
Она похолодела.
Они следят за Аккой. Они! Надо ему сказать!
Но тогда почему она прячется от него? Почему боится наткнуться на него каждый раз, как выходит за пределы лагеря? Каждый раз, как она видит человека, который на него похож, она поспешно отворачивается, боясь, что, если не отвернуться, этот человек и впрямь превратится в Ахкеймиона. Тогда он увидит ее, накажет ее, вопросительно нахмурившись. Остановит ее сердце скорбным взглядом…
– Что покупать-то будете? – повторил торговец, на этот раз озабоченно.
Она тупо посмотрела на него, подумала: «У меня ведь нет денег». А тогда зачем она пошла на агору?
И тут она вспомнила про мужчину, эотского гвардейца, который следил за ней. Она оглянулась назад – и увидела, что он ждет, пристально глядя на нее. «Красавец какой…»
Дыхание ее участилось. Между ног сделалось горячо.
На этот раз она не стала отворачиваться.
«Чего тебе надо?»
Он упорно смотрел на нее, выдерживая ту паузу длиной в мгновение, которая скрепляет все молчаливые договоры. Потом слегка качнул головой в сторону конца рынка и обратно.
Она нервно отвернулась. Сердце в груди затрепыхалось.
– Спасибо, – пробормотала она торговцу и отвернулась. Тот сердито всплеснул руками. Эсменет тупо побрела в том направлении, куда указал незнакомец.
Она видела его краем глаза сквозь расплывчатую толпу – он шел следом за ней. Он держался на расстоянии, однако Эсменет казалось, будто он уже прижался потной грудью к ее спине, а своими узкими бедрами к ее ягодицам, трется об нее и что-то шепчет ей на ухо. Она хватала воздух ртом и шла все быстрее, как будто за ней гнались.
«Я этого хочу!»
Они очутились посреди опустевших загонов для жертвенного скота. Пахло навозом. Над головой возвышались наружные здания храмового комплекса. Каким-то образом, не сказав друг другу ни слова, они сошлись в полумраке пустынного тупичка.
На этот раз от него пахло обожженной солнцем кожей. Его поцелуй был сокрушителен, даже жесток. Она всхлипнула, забралась языком поглубже ему в рот, ощупывая края его зубов, острые, точно ножи.
– О да! – воскликнул, почти вскрикнул он. – Как хорошо!
Он стиснул ее левую грудь. Другая его рука скользнула ей под юбку, погладила внутреннюю сторону ее бедер.
– Нет! – воскликнула она и оттолкнула его.
– Чего? – Он перегнулся через ее руки, пытаясь снова поцеловать ее.
Она отвернулась.
– А деньги? – выдохнула она и фальшиво хохотнула. – Бесплатной закуски не бывает!
– Ох, Сейен! Сколько?
– Двенадцать талантов. Серебряных!
– Шлюха! – прошипел он. – Так ты шлюха!
– Я – двенадцать серебряных талантов…
Гвардеец заколебался.
– Ладно, по рукам.
Он принялся рыться в кошельке, потом взглянул на нее, пока она нервно одергивала юбку.
– А это что такое? – осведомился он.
Она проследила направление его взгляда – он смотрел на запястье ее левой руки.
– Ничего.
– В самом деле? Вообще-то я уже видел это «ничего». Это подделка татуировок, которые носят жрицы Гиерры, вот это что такое! В Сумне так клеймят своих шлюх.
– Ну, и что с того?
Мужчина ухмыльнулся.
– Я дам тебе двенадцать талантов. Медных.
– Серебряных, – возразила она. Ее голос звучал неуверенно.
– Раздавленный персик есть раздавленный персик, как его ни ряди!
– Ладно… – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
– Чего-чего?
– Ладно! Давай быстрее!
Он вытащил из кошелька монеты. Эсменет заметила, что сквозь его пальцы проскользнула разрубленная пополам серебряная монета. Она схватила потные медяки. Он задрал подол ее хасы и вонзился в нее. Она кончила почти сразу, выдохнув сквозь стиснутые зубы и слабо застучала по его плечам кулаками с монетами. Он продолжал двигаться взад-вперед, медленно, но сильно. Снова и снова, каждый раз постанывая чуть громче.
– Сейен милостивый! – горячо выдохнул он ей в ухо.
Она снова кончила, на этот раз вскрикнув. Затем почувствовала, как он содрогнулся, ощутила последний, самый сильный толчок, глубоко, как будто он стремился добраться до самой ее середки.
– Клянусь Богом! – ахнул он.
Он вышел, выпутался из ее объятий. Он, казалось, смотрел сквозь нее.
– Клянусь Богом… – повторил он, уже с другой интонацией. – Что же я наделал?
Эсменет, задыхаясь, коснулась его щеки, но он отступил назад, пытаясь разгладить свою юбочку. Она мельком увидела цепочку влажных пятен, тень обмякающего фаллоса.
Он не мог смотреть на нее, поэтому отвернулся к светлому входу в тупичок. И побрел к нему как ошеломленный.