– Мой старший шпион предупреждал меня об этом, – сказал он, уже не шутя. – Я предполагал, что у вас на то была какая-то тайная причина, нечто, имеющее отношение к вашему проклятому Гнозису. Он же настаивал на том, что вы просто сумасшедший. И он сказал мне, что я смогу определить это по тому, как вы лжете. Он сказал, что только безумцы и историки верят собственной лжи.
– Ага, сперва я, значит, убийца, а теперь еще и сумасшедший?
– Вот именно, – бросил Элеазар в гневе и отвращении. – Кто еще станет собирать человеческие лица?
В это время над головами у них снова засвистели камни.
Элеазар отмахнулся от воспоминаний о вчерашней встрече с адептом Завета, едва не завершившейся катастрофой. Он с трудом боролся с желанием заламывать себе руки. Его особенно преследовало лицо одного безымянного человека: высокого и крепкого тидонского тана, левый глаз которого был молочно-белым от старой раны. Все-таки некоторым лицам злоба идет больше, чем другим. А уж этот…
Тогда он казался живым воплощением ненависти, адским божеством, воплотившимся в заскорузлую плоть и бурно кипящую кровь.
«Как они нас ненавидят! Ну, и есть за что».
Багряные Шпили не опустились до того, чтобы разбивать лагерь под стенами Момемна. Вместо этого они сняли за совершенно непомерную цену расположенную неподалеку виллу, принадлежащую одному из знатных нансурских домов. По айнонским понятиям она была весьма скромной и смахивала скорее на крепость, нежели на виллу. Но с другой стороны, айнонам ведь не приходится опасаться нападений скюльвендов! А там Элеазар, по крайней мере, мог позволить себе немного покоя и роскоши. Лагерь Священного воинства превратился в совершенно непотребную трущобу, и вчерашняя поездка на встречу с этим трижды проклятым адептом Завета напомнила об этом как нельзя нагляднее.
Элеазар отослал рабов и сидел теперь один в тенистом портике, выходившем на единственный внутренний дворик виллы. Он сидел и смотрел на Ийока, своего главного шпиона и доверенного советника, идущего к нему сквозь залитый солнцем сад. Ийок торопился, словно чувствовал себя неуютно при таком ярком освещении. Смотреть, как он перебегает с солнца в тень, было все равно что наблюдать за пылинкой, опускающейся на камень. Подойдя поближе, Ийок кивнул. Само его присутствие зачастую воспринималось Элеазаром как угроза – все равно что увидеть на чьем-то лице лихорадочный румянец, первый признак чумы. Однако аромат его старомодных духов, как ни странно, успокаивал.
– Я принес вести из Сумны, – доложил Ийок, наливая себе вина в серебряный кубок, что стоял на столе. – Насчет Кутиги.
До последнего времени Кутига был последним шпионом, что оставался у них в Тысяче Храмов – всех прочих выловили и казнили. Однако его начальник уже несколько недель ничего о нем не слышал.
– Думаешь, он погиб? – кисло спросил Элеазар.
– Да, – ответил Ийок.
За все эти годы Элеазар свыкся с Ийоком, однако где-то в глубине души еще таилась память о том, какое отталкивающее впечатление произвел он на него поначалу. Ийок был приверженцем чанва, наркотика, которым злоупотребляла большая часть членов айнонских правящих каст – за исключением Чеферамунни, последней марионетки, которую возвели на трон Багряные Шпили. Элеазара немало изумляло то, что король не употребляет чанва. Чанв обострял разум тех, кто мог позволить себе его сладкие укусы, и продлевал жизнь более чем до ста лет, но взамен лишал тело красок, а по мнению некоторых, лишал и душу воли. С тех пор как Элеазар еще мальчиком вступил в школу много-много лет тому назад, Ийок внешне совершенно не изменился. В отличие от прочих наркоманов Ийок не прибегал к косметике, чтобы скрыть бесцветность своей кожи, которая была прозрачнее промасленной холстины, которой бедняки затягивают окна своих домов. По его лицу, точно темные, опухшие черви, змеились кровеносные сосуды. Темные зрачки красных глаз были видны даже тогда, когда он опускал прозрачные веки. Ногти были цвета черного воска из-за того, что Ийок часто отбивал их.
Когда Ийок подсел к столу, Элеазара пробрала дрожь, и он невольно взглянул на свои собственные загорелые руки. Как бы тонки они ни были, они все же обладали жилистой силой, энергией. Несмотря на жутковатые последствия применения чанва, Элеазар и сам мог бы пристраститься к этому наркотику, соблазнившись в первую очередь тем, что он, по слухам, обостряет разум. Быть может, единственным, что помешало ему завязать этот длительный и странно нарциссический любовный роман – ибо приверженцы чанва редко женились или производили на свет живых детей, – стал тот тревожный факт, что никто не ведал, откуда этот чанв берется. Для Элеазара это было решительно неприемлемо. На протяжении всего своего тяжкого, но стремительного подъема к вершине власти, которой он достиг ныне, он твердо придерживался правила: никогда ничего не делать, не зная ключевых фактов. Вплоть до сегодняшнего дня.
– Значит, никаких источников в Тысяче Храмов у нас не осталось? – спросил Элеазар, заранее зная ответ.
– По крайней мере никаких, к которым стоило бы прислушиваться… Над Сумной опустился занавес.
Элеазар обвел взглядом солнечный сад – мощенные булыжником дорожки, обсаженные копьевидными можжевельниками, огромную иву, нависающую над стеклянно-зеленым прудиком, стражников с лицами соколов…
– Что это означает, Ийок? – спросил он. «Я подверг могущественнейшую школу Трех Морей величайшей опасности!»
– Что нам остается только верить, – сказал Ийок и пожал плечами с видом покорности судьбе. – Верить в этого Майтанета.
– Верить? В человека, о котором нам ничего не известно?
– Ну, потому и верить.
Решение принять участие в Священной войне было самым сложным в жизни Элеазара. Получив предложение Майтанета, он поначалу едва не расхохотался. Багряным Шпилям? Присоединиться к Священному воинству? Идея была слишком абсурдной, чтобы хотя бы на миг отнестись к ней всерьез. Быть может, именно поэтому Майтанет сопроводил свое приглашение даром в виде шести Безделушек. Безделушки – это единственное, над чем колдун смеяться не станет. «Это предложение заслуживает серьезного рассмотрения», – как бы говорили Безделушки.
А потом Элеазар сообразил, что на самом деле предлагает им Майтанет.
Месть.
– Значит, мы должны удвоить свои расходы на Сумну, Ийок. Такого положения как сейчас, мы терпеть не можем.
– Согласен. Вера нестерпима.
В памяти Элеазара всплыл образ этого человека десять лет тому назад, и его пальцы слабо задрожали: Ийок привалился к нему после того, как все закончилось, его кожа была опалена, по лицу ползли струйки крови, и изо рта хрипло вырывались те самые слова, что с тех пор не переставали звучать в душе Элеазара: «Как им это удалось?»
Странно все-таки, как некоторые дни неподвластны бегу времени. Они как бы застывают в неподвижности и населяют собой настоящее, точно вчера, ставшее бессмертным. Даже здесь и сейчас, вдали от Багряных шпилей, десять лет спустя, Элеазар, точно наяву, ощущал сладковатый запах горелой плоти – точно поросенка передержали на вертеле. С тех пор он так и не смог заставить себя отведать свинины. Сколько раз снился ему тот день!
Тогда великим магистром был Сашеока. Они собрались в залах совета в глубине подземных галерей под Багряными Шпилями, чтобы обсудить одного из своих адептов, который, по всей видимости, перебежал в школу Мисунсай. Эти залы были святая святых Багряных Шпилей, и их опутывали сотни оберегов. Здесь нельзя было ступить шагу или коснуться камня, не ощутив влияния надписи или ауры заклинания. И тем не менее убийцы возникли среди них как ни в чем не бывало.
Странный шум, точно шелест крыльев птиц, попавшихся в сеть, и свет, как будто распахнулась дверь, ведущая прямо на солнце, очертив силуэты трех фигур. Три адских силуэта.
Шок, от которого застыли кости и мысли, а потом мебель и тела разлетелись по стенам. Слепящие ленты чистейшей белизны хлестнули по углам комнаты. Вопли. Ужас, от которого кишки скручиваются узлом.
Элеазар очутился между стеной и перевернутым столом и пополз наружу через лужу собственной крови, умирать – по крайней мере, так он думал. Некоторые из его товарищей были еще живы. Он успел увидеть, как Сашеока, его предшественник и наставник, рухнул под ослепительным прикосновением убийц. Ийок стоял на коленях, его бледная голова почернела от крови, он пошатывался под сверканием своих оберегов, пытаясь укрепить их. Он скрылся под водопадами света, и Элеазар, каким-то чудом не замеченный пришельцами, ощутил, как слова рвутся наружу. Он отчетливо видел их – троих людей в шафрановых одеяниях, двое пригнувшихся, один стоящий прямо, и воздух вокруг раскалился добела от их усилий. Он видел безмятежные лица с глубокими слепыми глазницами и энергию, исходящую от их лбов, точно из окна Вовне. С протянутых руку Элеазара сорвался золотой призрак – чешуйчатая шея, мощный гребень, распахнутые челюсти с острыми клыками. Голова дракона опустилась с царственным изяществом, и кишаурим окутало пламя. Элеазар разрыдался от гнева и обиды. Их обереги рухнули. Камень под ногами потрескался. Плоть с костей испарилась. Их агония была слишком краткой!