Колдуны-жрецы фаним. Кишаурим.
Старый враг. Но в этом темном мире старым врагам бывают только рады. Однако племяннику Ксерий ничего не сказал: ему хотелось вволю насладиться этим редким случаем, когда прозорливость племянника уступила его собственной.
Ксерий подошел к месту побоища, взглянул на нелепую фигуру Гаэнкельти. Мертв.
– Цена за сведения уплачена, – бесстрастно сказал он, – и мы не обеднели.
– Быть может, – ответил Конфас, нахмурившись, – однако мы по-прежнему в долгах.
«Прямо как матушка!» — подумал Ксерий.
Широкие улицы и сырые переулки лагеря Священного воинства звенели криками, кишели факелами. Тут царило буйное, праздничное веселье. Придерживая ремень своей сумки, Эсменет проталкивалась вперед между высоких, еле видимых во мраке солдат. Она видела, как сжигали на костре портрет императора. Как двое мужчин дубасили третьего в проходе между палатками. Многие преклоняли колени, поодиночке и группами, рыдали, пели, читали молитвы. Другие плясали под хриплое пение двойной флейты или жалобное треньканье нильнамешской арфы. И пили – пили все. Она видела, как высоченный туньер свалил быка ударом своего боевого топора и швырнул его отрубленную голову в огонь на импровизированном алтаре. Глаза быка почему-то напомнили ей Сарцелла: темные, с длинными ресницами и удивительно ненастоящие, как будто стеклянные.
Сарцелл рано лег спать – сказал, что им надо выспаться перед тем, как завтра сниматься с места. Эсменет лежала рядом с ним, ощущая жар его широкой спины, дожидаясь, пока его дыхание не переменится, сделавшись ровным и неглубоким. Убедившись, что Сарцелл крепко спит, Эсменет тихонько соскользнула с ложа и стала собирать самое необходимое.
Ночь была жаркая и душная, во влажном воздухе отовсюду доносились праздничные вопли. Эсменет улыбнулась величию того, что ей предстояло, вскинула на плечо свое имущество и вышла в ночь.
Теперь она брела где-то в самой гуще лагеря, пробираясь сквозь толпу. Время от времени она останавливалась, разыскивая Анциллинские ворота Момемна.
Пройти через ликующее воинство было не так-то просто. Ее то и дело хватали без предупреждения. Большинство просто с хохотом подбрасывали ее в воздух и забывали о ней в тот же миг, как ставили ее на ноги, но некоторые, понаглее, в особенности норсирайцы, пытались ее лапать или лезли целоваться. Один, тидонец с ребяческим лицом, на целую ладонь выше даже Сарцелла, оказался особенно прилипчивым. Он без труда подхватил ее на руки и завопил: «Тусфера! Тусфера!» Эсменет вырывалась и гневно смотрела на него, но он только смеялся и крепче прижимал ее к своему доспеху. Она скривилась – жутко все-таки смотреть в глаза человеку, который не обращает внимания ни на твой страх, ни на твой гнев. Она толкала его в грудь, а он хохотал, как отец, играющий с упирающейся дочкой.
– Нет! – бросила она, почувствовав, как неуклюжая рука лезет ей между ног.
– Тусфера! – радостно крикнул тидонец.
Почувствовав, как его пальцы мнут ее кожу, она стукнула его, как научил ее когда-то один старый клиент, туда, где усы встречаются с носом.
Парень вскрикнул и выронил ее. Отшатнулся, глаза его расширились от ужаса и смятения, как будто его только что лягнула старая, верная лошадь. Он провел рукой под носом. Кровь, испачкавшая его бледные пальцы, казалась черной в свете костра. Вокруг раздались одобрительные вопли. Эсменет подхватила сумку и скрылась в темноте.
Прошло немало времени, прежде чем она сумела унять дрожь. Она нашла темный, укромный уголок позади шатра, густо расшитого айнонскими пиктограммами. Она сидела, обняв колени и раскачиваясь, глядя на языки ближайшего костра, виднеющиеся из-за палаток. Искры плясали в ночном небе, точно мошкара.
Эсменет немного поплакала.
«Я сейчас, Акка. Я уже иду».
Потом она двинулась дальше, обходя группы, где отсутствовали женщины или было слишком много пьяных. Вскоре неподалеку показались Анциллинские ворота, на башнях которых горели факелы. Эсменет рискнула подойти к костру, у которого сидел народ поспокойнее, и спросить, как найти шатер, принадлежащий маршалу Аттремпа. Свою руку, разукрашенную татуировками, она старательно прятала под одеждой. Солдаты, сидящие у костра, с натужной любезностью пьяных, старающихся быть вежливыми, сообщили ей примерно десяток разных примет, по которым его можно найти. Наконец Эсменет отчаялась и напрямик спросила, куда ей идти.
– Туда, – сказал один, говоривший по-шейски с сильным акцентом. – Через мертвый канал.
Почему канал называется «мертвым», она поняла еще до того, как вышла к нему. В душном ночном воздухе повисла вонь тухлой капусты, отбросов и стоячей воды. Эсменет перешла через него по узенькому деревянному мостику, чувствуя себя совсем крохотной в толпе переходивших вместе с ней конрийских рыцарей. В свете факелов вода под мостом была черной и неподвижной. Один из конрийцев перегнулся через перила и проводил взглядом свой плевок, шлепнувшийся в густую вонючую жижу; потом застенчиво улыбнулся ей.
– Яшари а-сумма поро, – сказал он, видимо, по-конрийски.
Эсменет предпочла не обращать на него внимания.
Напуганная скорее ростом, чем поведением молодых дворян, она свернула с главной дороги, по которой бродили опасные толпы веселящихся солдат, и принялась пробираться темными проулками. Большинство людей считали, что знатные люди выше ростом из-за благородной крови, но Ахкеймион как-то раз сказал ей, что дело вовсе не в этом – просто знать лучше питается. Он утверждал, что именно поэтому норсирайцы все высокие, невзирая на касту: они едят много мяса. Обычно Эсменет тянуло к высоким и сильным мужикам, к «мышцастым дубам», как шутя называли их она и ее подружки-шлюхи; но сегодня ночью, после встречи с тидонцем, она предпочитала держаться от них подальше. Сегодня они заставляли ее чувствовать себя крохотной, беспомощной, игрушечной – точно кукла, которую ничего не стоит сломать и выкинуть.
К тому времени, как она наконец отыскала шатер Ксинема, она буквально кралась между палатками. Все это время она шла вдоль мертвого канала на север, через опустевшие, безмолвные стоянки. Она увидела костер и очередную веселящуюся компанию. Обдумывая, как их лучше обойти, она увидела в свете костра неподвижно свисающее знамя Аттремпа: высокая башня и два стилизованных льва по бокам.
Какое-то время она могла только стоять и смотреть на него. Ей не было видно сидевших под ним людей, но она как наяву представляла себе Ахкеймиона, который сидит на циновке, скрестив ноги, с лицом, оживленным выпивкой и его характерным напускным пренебрежением. Время от времени он пропускает сквозь пальцы свою бороду с седыми прядями – то ли задумчиво, то ли нервно. Вот она вступит в круг света от костра, улыбнется своей, не менее характерной лукавой улыбкой, и он от удивления уронит свой кубок с вином. Она увидит, как его губы произнесут ее имя, как в его глазах блеснут слезы…
И, стоя одна в темноте, Эсменет улыбнулась.
Как хорошо будет ощутить, что его борода щекочет ей ухо, почувствовать его сухой, коричный запах, изо всех сил прижаться к его широкой груди…
Услышать, как он произнесет ее имя.
«Эсми. Эсменет. Какое старомодное имя!»
«Это из Бивня. Эсменет была женой пророка Ангешраэля».
«А-а… Самое подходящее имя для проститутки».
Эсменет вытерла глаза. Он обрадуется ей, она в этом не сомневалась. Но он не поймет, почему она столько времени провела с Сарцеллом, особенно когда она расскажет ему про ту ночь в Сумне, и что это значило для Инрау. Он обидится, даже рассердится. Может, даже ударит ее.
Но не прогонит ее, нет, не прогонит! Он будет ждать, как всегда, пока его не отзовет Завет.
И он простит. Как всегда.
Эсменет боролась со своим лицом.
«Как бессмысленно! Ты такая жалкая!»
Она поспешно пригладила волосы, потными руками расправила свою хасу. Выругала темноту – даже не накрасишься! А вдруг у нее глаза все еще опухшие? Может, эти конрийцы поэтому были с ней так вежливы?
«Ты настолько жалкая!»
Она стала пробираться вдоль берега канала, даже не задумавшись, зачем так делает. Ей почему-то казалось, что очень важно подобраться незамеченной. Главное – тьма и скрытность. Между палатками мелькало пламя костра, озаренные им фигуры людей, стоящих, пьющих, веселящихся. Между костром и каналом возвышался большой шатер, вокруг которого стояло несколько палаток поменьше – видимо, жилища для рабов и тому подобное. Затаив дыхание, Эсменет прокралась за ветхой палаткой, стоящей вплотную к шатру. Помедлила в темноте, чувствуя себя вынужденной скрываться от света несчастной ночной тварью из какой-нибудь детской сказки.