Вождь утемотов вытер губы и нос голым предплечьем. Сплюнул кровью.
– Князь пустоты, – сказал он.
В утреннем свете Келлхус смотрел, как скюльвенд подъехал к шесту. На шесте торчал череп, все еще обтянутый кожей и обрамленный клочьями черных, похожих на шерсть волос. Скюльвендских волос. На некотором расстоянии от него торчали другие шесты – другие скюльвендские головы, расставленные через промежутки, предписанные математиками Конфаса. На каждую милю по столько-то скюльвендских голов.
Келлхус развернулся в седле к Серве, которая смотрела на него вопросительно.
– Если нас найдут, его убьют, – сказала она. – Он что не понимает?
Ее тон говорил: «Он нам не нужен, любовь моя. Ты можешь его убить». Келлхус видел сценарии, проносящиеся перед ее глазами. Пронзительный крик, который она готовила много дней, предназначенный для их первой же встреч с нансурскими дозорами.
– Ты не должна предавать нас, Серве, – сказал Келлхус, как сказал бы нимбриканский отец, обращаясь к дочери.
Красивое личико вытянулось, ошеломленное.
– Тебя я бы не предала ни за что на свете, Келлхус! Если хочешь знать…
– Я знаю: ты не понимаешь, что связывает меня с этим скюльвендом. Тебе этого не понять. Знай только, что если ты предашь его, ты предашь и меня тоже.
– Келлхус, я… – Ошеломление превратилось в обиду, в слезы.
– Ты должна мириться с ним, Серве.
Она отвернулась, чтобы не видеть его ужасных глаз, и расплакалась.
– Ради тебя? – с горечью бросила она.
– Я – только обещание.
– Обещание? – переспросила она. – Чье обещание? Однако тут вернулся Найюр. Он обогнул их и подъехал к вьючным лошадям. Увидев, что Серве плачет, он криво усмехнулся.
– Запомни этот момент, женщина! – сказал он на шейском. – Он будет твоей единственной мерой этого человека.
И хрипло расхохотался.
Он наклонился, сидя на коне, и принялся рыться в од ном из мешков. Вытащил грязную шерстяную рубаху, раз делся до пояса и натянул ее. Рубаха не скрывала его варварского происхождения, зато, по крайней мере, маскировала шрамы. Нансурцы не оставили бы без внимания эти свидетельства доблести.
Степняк указал на длинный ряд шестов. Они следовали очертаниям холмов. Одни покосились, другие стояли прямо. Шесты уходили к горизонту, вдаль от Хетант. Их мрачные ноши смотрели прочь, в сторону далекого моря. Неусыпный дозор мертвецов.
– Это дорога в Момемн, – сказал он и сплюнул в истоптанную траву.
ГЛАВА 14
КИРАНЕЙСКАЯ РАВНИНА
«Иные говорят, будто люди постоянно борются с миром, но я скажу: они вечно бегут от него. Что такое все труды людские, как не укрытие, которое вскоре будет найдено какой-то катастрофой. Жизнь есть бесконечное бегство от охотника, которого мы зовем миром».
Весна, 4111 год Бивня, Нансурская империя
Щебет одинокого лесного жаворонка звенел в лесной тишине, точно ария под аккомпанемент шума ветра в кронах. «Час обеда, – подумала она. – После полудня птицы всегда засыпают».
Глаза Серве открылись, и впервые за долгое время она почувствовала себя спокойно.
Грудь Келлхуса у нее под щекой вздымалась и опадала в ритм ровному дыханию спящего. Она и прежде пыталась подлезть к нему на кошму, однако он каждый раз сопротивлялся – видимо, чтобы не раздражать скюльвенда. Но сегодня утром, после того, как они всю ночь напролет ехали в темноте, он наконец сдался. И теперь она наслаждалась близостью его сильного тела, сонным ощущением убежища, предоставляемого его рукой. «Келлхус, знаешь ли ты, как я тебя люблю?»
Она еще никогда не знала такого мужчины. Мужчины, который понимал бы ее и все-таки любил.
Она рассеянно обвела взглядом крону огромной ивы, под которой они расположились. Ветви выгибались на фоне других, более высоких ветвей, раздвигались, точно женские ноги, и снова сходились, прикрытые широкими юбками листвы, которая шуршала и колыхалась под солнечным ветром. Серве чувствовала душу огромного дерева, сонную, печальную и бесконечно мудрую, повидавшую бессчетное число солнц.
Тут Серве услыхала плеск.
Скюльвенд, сняв рубаху, присел на корточки у воды, неловко зачерпывал воду левой рукой и промывал рану на правом предплечье. Девушка наблюдала за ним сквозь ресницы, делая вид, что спит. По его широкой спине змеились причудливые шрамы, вторая летопись в дополнение к тем шрамам, что покрывали его руки.
Лес приутих, словно чувствуя ее взгляд. Лесную тишь подчеркивало суровое величие деревьев. Даже одинокая птаха умолкла, уступив место плеску воды.
Серве не боялась скюльвенда – быть может, впервые за все это время. Она подумала, что сейчас он выглядит одиноким, даже задумчивым. Вот он опустил голову и принялся полоскать свои длинные черные волосы. Ровная поверхность реки плавно катилась мимо, неся веточки и пушинки. У дальнего берега расходились круги от бегущей по воде водомерки.
И тут она увидела на том берегу мальчишку.
Поначалу она заметила только его лицо, полускрытое мшистым буреломом. Потом разглядела тонкие руки и ноги, такие же неподвижные, как скрывающие их ветви.
«Есть ли у тебя мать?» – сонно подумала Серве, но когда сообразила, что мальчишка наблюдает за скюльвендом, ее внезапно охватил ужас.
«Уходи! Беги отсюда!»
– Степняк! – негромко окликнул Келлхус.
Застигнутый врасплох, скюльвенд резко обернулся на зов.
– Тус’афаро то грингмут т’ягга, – сказал Келлхус.
Серве почувствовала, как ее макушки коснулась его кивнувшая голова.
Скюльвенд проследил направление его взгляда, вгляделся в тенистый противоположный берег. Какой-то миг мальчишка и скюльвенд молча смотрели в глаза друг другу.
– Поди сюда, мальчик, – окликнул Найюр через реку. – Поди сюда, покажу чего-то.
Мальчишка заколебался. Видно было, что ему и страшно, и любопытно.
«Нет! Тебе надо бежать! Беги!»
– Иди сюда, – повторил Найюр, маня его рукой. – Мы тебе ничего плохого не сделаем.
Мальчишка вышел из-за груды валежника, настороженный, неуверенный…
– Беги! – взвизгнула Серве.
Мальчишка сиганул в лес, только спина сверкнула белым на фоне густой зелени.
– Шлюха сраная! – рявкнул Найюр и понесся вброд через реку, выхватив кинжал.
Келлхус сорвался с места одновременно с ним: перекатился на ноги и помчался за скюльвендом.
– Келлхус! – крикнула она вслед, глядя, как тот исчезает за деревьями на той стороне. – Не дай ему его убить!
Но тут внезапный ужас ошеломил ее: неизъяснимая уверенность, что и Келлхус тоже хочет убить мальчишку!
«Ты должна мириться с ним, Серве».
Еще размякшая после сна, она кое-как поднялась на ноги и бросилась в темную воду. Ее босые ноги скользили по слизистым камням, но она легла на воду и одним толчком почти достигла противоположного берега. А потом она вскочила, промокнув насквозь в холодной воде, и побежала по речной гальке сквозь прибрежный кустарник в лесной сумрак, испещренный солнечными зайчиками.
Она неслась, как дикий зверь, по слежавшейся палой листве, перепрыгивала через папоротники и упавшие сучья, следуя за их стремительными тенями все глубже в чащу. Ноги казались невесомыми, легкие – бездонными. Она была дыхание и бешеная скорость, ничего более.
– Бас’тушри! – слышалось под пологом леса. – Бас’тушри!
Это скюльвенд окликал Келлхуса. Но откуда?
Она ухватилась за ствол молодого ясеня и остановилась. Огляделась, услыхала дальний треск – кто-то ломился через подлесок, – но ничего не увидела. В первый раз за много недель она осталась одна.
Она знала: они убьют мальчишку, если поймают, чтобы тот никому не смог рассказать, что видел их. Они едут через империю тайно, вынужденные скрываться из-за шрамов, которыми исполосованы руки скюльвенда. И тут до Серве дошло, что ей-то скрываться незачем! Империя – ее страна или хотя бы страна, куда продал ее отец…
«Я у себя дома. Мне незачем его терпеть».