Машина Эсы стояла перед конюшней.
Кристина и Эса пили чай.
— Ты не забыла, оставить мне кипяток для кофе?
— Не забыла. Он в термосе. Я говорю Эсе, чтобы пошел с тобой, раз Лауры нет. Еще вывалишься из лодки. Неужели всегда надо стоять на корме? Разве нельзя сидеть?
— Да не упаду я. А ты пойдешь, Эса?
— Пойду, раз мама просит. Без восторга, но все равно.
— Не надо.
— Эса пойдет, ведь пойдешь, Эса? — настаивала Кристина.
— Идем.
Они пошли гуськом по тропинке к берегу. Отец впереди, сын позади. Отец заткнул втулку, столкнул лодку в воду и сложил в нее снаряжение. Сын стоял на берегу, засунув руки в карманы, и посвистывал.
— Свитер не возьмешь? Там будет холодно.
— Не хочу. Обойдусь. Садись на корме, я буду грести. Куда поплывем?
— Греби, пожалуй, к тому берегу, оттуда пойдем в эту сторону. Пока доплывем, стемнеет.
Сумерки расстилались быстро. Они поднялись из лесу, опустились на берега, стали расти и покрыли все озеро. Когда лодка дошла до противоположного берега, уже так стемнело, что можно было браться за острогу. Он накачал воздух в резервуар для керосина и извлек из правого кармана спички. Новый фитиль сначала обуглился, потом пламя слизало с него сажу, и фонарь заполыхал. Он прикрутил фитиль. Фонарь зашипел и загорелся ярче. Глаза ослепило, берег исчез.
Он встал, установил лист жести в виде козырька над стеклом и прикрепил фонарь к корме. Потом взобрался на заднюю скамью и, отталкиваясь острогой, повел лодку вдоль берега. Фонарь освещал дно длинным — метра в два с половиной — лучом. Лодка медленно двигалась вперед. Иногда она огибала подводные камни и снова поворачивала к берегу. Дно поросло травой. Здесь хорошо щукам. Руки Эсы лежат на веслах, готовые табанить, если понадобится. Весла плещутся по краям лодки. Глаза понемногу начинают привыкать, и так как жестяной козырек прикрывает свет, в темноте постепенно проступают поверхность озера и далекий противоположный берег. И звезды над водой.
— Ничего не видно?
— Пока не видно.
— Даже окуньков у камней?
— Даже их.
— Вот странно. Маленькие окуни всегда в это время уже спят на камнях.
— Теперь не видно.
— Может, рыба еще не идет к берегу? Наверно, еще слишком рано.
— Нет. Я даже раньше острожил, уже в двадцатых числах июля. В прошлом году с Лаурой.
Среди водорослей медленно плывет подлещик, потом быстро поворачивается и, мелькнув, исчезает во тьме. Лещи и язи никогда не ложатся, не поплавав у берега. Это беспокойные жители воды, они всегда в движении, их надо бить быстро, если не хочешь промахнуться. Особенно язей. Они еще беспокойнее, чем лещи.
Лодка приближалась к Мусталахти. Это глубокий залив, далеко вдающийся в берег, который местами порос травой, а местами каменист. Двигаться с острогой здесь нелегко, но зато тут есть рыба. Раньше, во всяком случае, была. Он помнит только две ночи, когда, обогнув мыс, ничего не увидел. Одна из них была в тридцать девятом. Стояло сухое, неподходящее для остроги лето, тем более что и предыдущее тоже было сухим. Да и луна мешала. По закону тогда не полагалось бить рыбу острогой, но они договорились с ленсманом... Он был в тот раз с Лаури. Лаури стоял на корме, а он сидел там, где сейчас сидит Эса.
— Видно что-нибудь?
— Нет, не видно... Эй, папа, посмотри-ка сюда.
— Черт побери, налим!
— Да. Что это налимы в такое время года подходят к берегу?
Маленький налим извивался на самом дне. Потом показались другие. Большие и маленькие. Они отливали желтизной под лучом фонаря и казались не рыбами, а какими-то древними гадами.
Август только еще начинался, и такое раннее появление налимов у берега было необычно.
— Подгреби немного, здесь большие камни, острога не достанет до дна. Обогнем их со стороны озера.
Эса подгреб, и они вошли в залив.
— А теперь держись ближе к берегу. И гляди в оба. Не видно?
Не видно. Под ветками упавшего в воду дерева спрятались два краба.
Они подплыли к скалам. Удастся ли обогнуть их со стороны залива, или придется обходить с озера? В прошлом году пришлось обходить. Теперь можно рискнуть. Лодка стукнулась о камни.
— Сели на мель.
— Оттолкнись-ка веслами,
Эса налег на весла.
— Не сдвинуть.
— Подожди-ка, я подтолкну.
— Крепко сели, даже не шелохнется.
— Давай еще разок попробуем, — сказал он, уперся острогой в дно и налег на нее всей тяжестью.