Эса с силой рванул весла. Лодка дернулась. Он потерял равновесие, почувствовал, как лодка выскользнула из-под него, на какое-то мгновение повис над водой на конце остроги, потом услышал всплеск и понял, что падает.
— Ого, — только и успел он сказать.
Колено ударилось о камень. Очень больно. Он сидел рядом с камнем в воде по самые подмышки и пытался разогнуть ногу.
— Встанешь?
— Встану. Не размахивай руками. Сам справлюсь.
— Поймал?
— Нет.
Опираясь на острогу, он кое-как встал, схватился за корму и побрел к берегу.
— Выпьем кофе. Я отожму свои вещи, — сказал он и начал раздеваться. Эса уже пил кофе.
— Холодно?
— Какого дьявола в такое время может быть холодно? Вечер словно парное молоко.
— Смотри, схватишь суставной ревматизм. Здесь туман.
— О господи! — зарычал он.
— Выпей горячего кофе, чтобы согреться.
— Мне не холодно.
Эса смочил булку в кофе и промычал, набив рот:
— Вот всегда так. Ты все-таки упал.
— Так ведь это ты дернул лодку.
— А ты упал. Как в Пулликкалахти, когда я последний раз с тобой ездил.
В самом деле, так оно и было. Они с Эсой плавали в пяти километрах отсюда, в Пулликкалахти. На дне залива было много валежника. Лодка застряла, он хотел ее столкнуть, но острога сломалась, и он упал. Только ведь с тех пор прошло уже четыре года. И случилось это уже под утро, а перед тем он две ночи тоже глаз не сомкнул. Тогда это была чистая случайность, просто очень устал. Сегодня ему бы сесть, как только лодка напоролась на камень, а он стоял. Эса, наверно, думает, что он всегда падает. Ну и пусть.
Они выхлебали весь кофе, сели в лодку и поплыли дальше.
— Хочешь теперь сюда?
— Нет, все равно ничего нет,
Впереди на озере показалась небольшая скала, окруженная камышами. Он решил обогнуть скалу и поискать рыбу в камышах. Когда они прошли с десяток метров, он осторожно опустил острогу. Луч фонаря освещал дно метра на два в радиусе. Лодка остановилась. В освещенном круге спала щука. Сначала она показалась ему желтоватым камнем, Он беззвучно отвел лодку немного в сторону. Вот она, на кило с лишним. Он перевернул острогу и опустил зубья в воду. Теперь они были возле самой щучьей головы.
Тогда он ударил.
Вода замутилась, зубья исчезли из виду. Он почувствовал, как на остроге что-то затрепетало. Значит, попал. Описав большую дугу, он поднял рыбу в лодку и протянул ее Эсе.
— Сними.
Эса поглядел на добычу.
— Чистая работа. Прямо в затылок. Почти сразу подохла.
Теперь голос у Эсы не вялый, как обычно, слышно, что он возбужден.
— Я только в затылок и бью, — ответил он.
— Кажется, в этом заливе и вправду много рыбы. Дай-ка я там встану.
— Я тебе давно предлагал.
Они поменялись местами.
9
Дым валил из окна, из дымников в крыше и в стене. Захлопнув дверь и согнувшись, он выбежал в предбанник. Потом сел на ступеньки, стер тыльной стороной руки пот со лба и закурил трубку.
Баня топилась.
Баня топилась, и осень приближалась. Утра стали прозрачными и пронизывающими, вечера прохладными. На каменистых полянах показались грибы, они расправили свои шляпки, будто раскрыли зонтики; на пустошах наливалась и краснела брусника.
Черная баня. Третья на его веку. В лицейские и студенческие годы у них не было своей бани. Он ходил в городскую, она топилась по-белому. Потом... он женился, и родился Лаури. Встал вопрос о даче. Тогда у него не бывало длинных отпусков. Первые лета он провели на даче у родителей Кристины. Там была черная баня.
Он так же сидел на ступеньках бани и глядел на темнеющее озеро. В каменке догорали последние головешки, воздух в бане стал сухим и легким. Можно было затыкать дымник и возвращаться в дом. Оттуда слышались голоса — на дачу съехались гости. Воду он давно натаскал, все было готово, а уходить не хотелось.
Тут, на банном крылечке, лучше. На даче стоял веселый гомон, но ему было одиноко. Он бедный молодой инженер. Встань он сейчас и выйди к другим, он почувствует, что не существует для них. Он просто муж Кристины, которому положено топить баню, колоть дрова и таскать воду. После того как все помоются, он мыл собственных детей — Лаури и Пентти, укладывал их спать и только потом шел сам париться и прибирать баню к следующей топке.
Когда он возвращался в дом, за столом уже никого не было, чай давно остыл.
Хочет ли он чаю, спрашивали его.
Нет, нет, спасибо, ему уже не хотелось.