Протянув руку, он хочет стянуть одеяло и замирает.
— Аннастийна.
В ответ слышится только ровное дыхание;
А может быть, он не назвал ее имени, не произнес его вслух? Ему казалось, что он прокричал это имя. Или это кричало в нем то, незнакомое?
Позавчера вечером они пили кофе на камне у берега и вслушивались в шум ветра. Он улавливал все звуки ночи. Потом они забили еще двух щучек, вернулись на берег, и девушки побежали на конец мыса в свою каморку при бане спать. Он пошел в дом и сварил кофе. Когда кофе осел, он вышел с чашкой во двор и сел за садовый стол.
Тогда взошло солнце, и он был одно с этим утром.
Он существовал в пространстве, и ему не хотелось спать.
Потом наступил вчерашний день, он гулял по прибрежному березняку, любовался желтизной лисичек и был заодно с ними. Он решил пойти и узнать, не продадут ли ему тот хлев. За хлевом бродил весенний выводок воронят, и он радовался тому, как они семенят и каркают. Он купил хлев, вернулся домой и заказал в издательстве Бонье все сочинения, касающиеся посева грибов.
Потом снова наступил вечер, тихий и светлый. И когда взошла красная луна, Аннастийна пришла с Лаурой, Хэлэна уехала домой.
Аннастийна хотела бы остаться еще на два дня. Может быть, дедушка поедет с ней поострожить?
При такой луне и в такую тихую ночь не стоило бы ездить. Но Аннастийне все казалось так удивительно. Случалось же иной раз наострожить и при луне. Разве дедушка не помнит, как они однажды, три года назад, дедушка и она, отправились на озеро и поймали же ведь, да еще какую большую. Это была просто призовая щука.
Он, конечно, помнил. Но он собирался лечь спать.
Спать ему, правда, не хотелось, а захотелось поглядеть на озеро при луне.
Они отправились, Аннастийна и он. Аннастийна долго стояла на корме, она ровно табанила, но они не видели ничего, кроме окуньков на камнях.
На мысу Яниксенниеми, в том месте, где они пили кофе, открывался широкий вид на озеро. Он рассказывал Аннастийне, что в средневековом искусстве, как ему кажется, было на одно измерение больше, чем в искусстве нового времени. Он сказал, что оно, конечно, и теперь существует, но недоступно современному человеку, потому что он с детства напуган, раздражен, ощущает чувство вины. Он сказал, что в новое время люди устроили свою жизнь так, чтобы перед каждым была какая-то цель, ради которой они совершают насилие над собой и другими.
Они покончили с кофе и снова поплыли с острогой, но им не попалась даже мелкая рыбешка. На обратном пути он хотел сесть на весла, но Аннастийна сказала, что ей нравится грести.
Он сидел на корме. Над озером плыл туман. За туманом плыла луна. Он был утомлен бессонной ночью и чувством блаженства, он засыпал. Потом услышал сквозь сон, как лодка врезалась в песок, и Аннастийна сообщила, что они прибыли.
— Хорошо, — сказал он.
— Так... — сказала Аннастийна.
— Иди ложись... Я не спал прошлой ночью. Подремлю минут десять на корме и поеду попытать счастья на большого окуня у камня. Если я теперь лягу, то проснусь не скоро.
Так он сказал. Черви, правда, остались возле бани, но он не собирался удить. Он сказал это просто так, чтобы что-нибудь сказать и посидеть в лодке. До того было хорошо.
Он почувствовал, как Аннастийна выскочила из лодки, подтянула ее немного к берегу и пожелала ему доброй ночи.
Он спал минут пятнадцать. Месяц за это время опустился за лесом, начинало светать.
Да.
Можно бы и поудить. Черви найдутся и возле этой бани. Незачем возвращаться на свой берег. Он вышел из лодки и пошел под навес. Дверь бани открыта, приоткрыта и дверь каморки. Слышно, как человек переворачивается в постели.
— Ты уже спишь? — спросил он осторожно и начал выкапывать червей.
— А?
— Я просто спросил, ты уже уснула?
— Н... нет еще.
— Светает.
— Да.
— Ну, доброй ночи.
Червей не было. Он сел в лодку и поплыл к своему берегу. Там тоже не нашлось червей, и он отправился спать. На столе в доме стояла не убранная после ужина чайная посуда. Ему хотелось пить, и он выпил три чашки холодного чая.
Когда он разделся, натянул пижаму, услышал звуки утра и ровное дыхание Кристины, ему показалось, что он никогда не жил такой спокойной и бестревожной жизнью. Он осторожно поцеловал волосы Кристины и лег. Хорошо. Пусть приходит сон. Стены вокруг исчезли, И чего он, безумец, боялся за свое «я»? Даже в одиночестве, даже в бане чувствовал страх и напряжение. В бане? Да, именно. Он увидел свою прежнюю жизнь. Он прошел через жаркую баню, окунался в холодной воде и сидит теперь на собственном месте — на банном крылечке. Кажется, после бани человек должен быть всему открыт, а он все время кружил вокруг собственного «я», заставляя его стремиться и стремиться от цели к цели.