В великолепных шелковых штанах, в замшевой куртке, подбитой соболиным мехом, чуточку приталенной, с чудесной вышивкой, сделанной серебряной нитью, в новых тугих сапогах, изготовленных специально по моему заказу, я вышел на центральную рыночную площадь, полный достоинства и самоуважения. В кошельке осталась, только пара медных червонцев, но я не унывал и бодрым шагом направился в самую гущу торговых рядов. Полный достоинства и галантности, я просочился к ювелирной улице и стал деловито прохаживаться вдоль рядов. Покупатели, что заходят сюда даже просто поглазеть на все те безделушки, что выставлены на прилавках, уже выдают себя как людей состоятельных и жадных. Простому бедняку среди всего этого золота и серебра, оправляющего драгоценные камни, делать нечего, ему бы на хлеб меди хватило, а уж всякие побрякушки точно не его забота. Мне порой бывает достаточно мельком взглянуть в маслянистые и алчные глаза праздного зеваки, чтобы точно определить, сколько золота у него с собой. На той вещи, что кажется ему по карману, он невольно задерживает взгляд и напрягает шею. Руки такого человека начинают нервно подергиваться, совершая нелепые действия. Разумеется, что грабить людей в этих рядах никто не вздумает. Тут каждый третий среди толпы — смотритель дружины, той самой, что ювелиры держат возле себя как охранников. Это не королевская гвардия, но тоже дюжие парни, которые мигом скрутят так, что и пискнуть не успеешь. Нет, в этих рядах добычу можно только присматривать. Наряд на мне приличный, кошелек хоть и набит наполовину оловянными пуговицами, все равно смотрится внушительно, так что спроваживать меня не станут.
Я тихонько встал у лавки огранщика и стал разглядывать мелкие камни. Всегда с трудом удавалось понять, какую ценность они могут представлять. Мелкие, порой крошечные, ничуть не больше гречишного зернышка. Но цена стояла высокая, меньше чем за сотню золотых ничего и не присмотришь. Сам огранщик, однако, не унывал, коль товар на виду, лавка при деле, то и торговля, стало быть, в полном порядке. Я как раз смог наблюдать, как хриплый мастер поучает своего посыльного, того, что приносит ему камни из шахтерской гильдии.
— Ты босяк и неуч! — возмущался мастер, брызжа слюной на испуганного мальчишку. — Уважаемый Палу ждет тебя каждый третий камень календаря, неужели так трудно запомнить?! Будешь раззявой — отправлю обратно к матери в деревню, хвосты баранам крутить! Заучи себе наконец! Один год — двадцать четыре камня! Загляни в календарь на площади! Один камень — пятнадцать дней! Что тут сложного?!
— Ничего, мастер, — оправдывался мальчишка посыльный. — Я вчера приходил к господину Палу, но в гильдии его не было, тогда я пошел в трактир у восточных ворот, там его тоже не было, и у торговцев травами не было, я везде искал, везде, а его нигде не было.
— Я тебе про календарь говорю! Олух! Вчера какой день камня был?!
— Пятнадцатый!
— Четырнадцатый! — взревел мастер и отвесил мальчишке звонкую затрещину. — Четырнадцатый день вчера был! А сегодня пятнадцатый! Хорошо, что в прошлые разы я Палу заплатил за шесть рубинов вперед, так бы и не пришел сам! Запомни! Двадцать четыре камня в году, в каждом камне по пятнадцать дней, три дня весенних праздников, три дня осенних восхвалений, вот и весь календарь!
— Я запомню, мастер, я выучу.
— Ишак безродный.
Отведя взгляд от своего посыльного, огранщик заметил меня, стоящего у прилавка. Его лицо подернулось, словно от резкой зубной боли, глаза сузились, рот растянулся в натянутой жабьей улыбке.
— Что пожелаете, любезный? К цвету ваших пронзительных зеленых глаз подойдут отменные изумруды, очень качественные, такие же точно, но чуть меньше, чем в оправах камзола его величества…
По всей видимости, уловив мое настроение в тот момент, когда он произнес слова «его величества», торговец тут же поправился.
— Есть чудесный малахит, огромный как куриное яйцо, в золотой оправе, дорогая подвеска, всем на зависть.
Больше я и слушать не стал. Вежливо откланялся, давая понять торговцу, чтобы он попусту не тратил время. Никогда не мог понять ценности камней. То ли дело золото, серебро, металлы благородные, чистые, а камни — только дикарям на забаву.
Корвель, мой прежний сосед и собутыльник, был когда-то слушателем королевской астрологической академии, но после смерти своего дядюшки, единственного родственника, бросил науку, переняв дела мастера золоточеканщика, и стал весьма посредственным ювелиром. Дела его шли паршиво, бывало, что он приходил в игорный дом и ставил на кон какую-то из своих вещиц, надеясь получить за нее несколько грифов. Торговля не шла, и Корвель впадал в уныние, начиная беспробудно пить.