— Ты молодой, дождешься еще, некуда тебе торопиться. А мои годы уже многие.
— Триста пятьдесят даю, мастер, больше просто нет! Прошу, не отдавайте! — обратился я к ювелиру, не желая уступать толстосуму «редкую» вещицу.
— Вы, любезный, камня три вокруг да около ходите, а все брать не решались, — заметил Корвель надменно и даже как-то чванливо, словно и не притворялся вовсе, а правду говорил.
— Вот и поделом тебе! Мне мешочек бархатный готовь, — торжествовал толстяк. — Даю четыреста и по рукам. В следующий раз не будешь тянуть со своим счастьем, простофиля.
— Дайте хоть шанс, господин! Может, на кон поставите? Я чем играть найду, уверяю, в кредит не приучен.
— Нет, нет! Это не по мне! Чтоб я с таким, как ты, прыщом сел в кости играть! Да ни за что! У тебя ж на лбу написано, что ты мухлюешь да кости сбрасываешь! Вон поди! Мой браслет — и все тут!
Женщина прильнула к крепкому плечу землевладельца и нежно зашептала ему на ухо, чуть прикрыв глаза.
— Правильно, мой милый, так ему, этому крысенышу, будет знать свое место, дурачок.
Толстяк затрясся от смеха и высыпал мастеру на прилавок стопки монет, перевязанные шерстяными нитками, так, как это обычно делают все деревенские жители. Их как раз было восемь стопок по пятьдесят грифов в каждом. Небольшие монеты размером чуть меньше ногтя большого пальца руки, каждая связка была собрана так, чтобы была примерно одна четверть меры веса. Вот и получилось, что за все землевладелец вывалил ровно две меры золотых грифов.
— Ой, какой же я тупица! — запричитал я. — Ведь утром еще было пять сотен в кошельке, нет ведь, поперся в этот чертов игорный дом!
— Да я бы и за пять сотен тебе не уступил! — возмутился землевладелец, оголяя кривые зубы в ехидном оскале. — Таких, как ты, надо заставлять работать, а не давать дурням прожигать отцовское состояние. Ручки-то у тебя вон беленькие да ухоженные, отродясь труда не знали. Иди в свой игорный дом, там дешевые женщины и брага кислая за медный гриф. Твоих медяшек должно хватить на какую-нибудь грязную потаскушку!
Я человек, с виду безоружный, кроме ножа за голенищем ничего больше не имею, и потому всегда отступаю, когда вижу, что расклад не в мою пользу. Вот и сейчас я был унижен в своей роли, оплеван и осмеян. Так и нужно. Это главное, чего я добивался всей этой игрой. Нельзя ни огрызаться, ни хамить. Нужно сделать вид, что затаил злобу, прищурить взгляд и сбежать, прикрыв стыдливо лицо под общий хохот, Что ж, так и поступлю. Моя роль сыграна, а торчать больше положенного на виду — глупость, коль прогоняют.
Уже к полуночи, после того как приобрел все подарки для Майры, припрятал подальше в сумке, поев на оставшуюся пару червонцев, я проскользнул в лавку Корвеля со стороны двора.
— Эй! — позвал я худощавого блондина. — Что ты опять в свои книжки уставился?! Мимо столько кошельков проходит да ротозеев! С восточной стороны рынка два каравана полные пришли!
— Брамир! Пес смердящий! Мне твои выкрутасы уже поперек горла стоят. Дождусь, скоро совет гильдии из этого квартала попрет за твои грязные аферы. А то и покупатель воротится, проклиная на чем свет стоит.
— Так и вали все на меня.
— А грифы? — удивился Корвель.
— А что грифы, как обычно, пополам.
— Нет уж, проныра! Четверть дам, не больше, охранники на меня уже косо поглядывают, еще день, два, я от них откупаться начну за такие шалости.
— Не ценишь ты меня, зубрила, как был всегда оболтусом, так им и остался. Да если б не мои фокусы, давно бы с голоду помер. Последний сухарь с золотой тарелки доедал бы.
— И то верно. Твоя правда. Ладно, на этот раз дам половину, но только учти, придумай что-нибудь еще, а то старый номер уже всем оскомину набил. Долго я из себя буду мага корчить, а ну как кто грамоту академии спросит.
— Ты хоть и читаешь книжки умные, а все одно дурак дураком, я-то тебе на кой! Ты мне только скажи, что, мол, грамота нужна, так я ее враз организую, с печатями, с подписями, все как положено.
— Еще чего, вот только ворованных вещей я в руках не держал, грех-то какой!
— Гони монету, чистюля. Плохо станет, ты у меня на продажу еще и золотишко брать будешь.
— Только в переплавку, — ляпнул Корвель, опустив взгляд. — И то лишь потому, что знаю тебя, ты кровавого золота мне никогда не подсунешь.
— Я кровавого и сам в руки не возьму, пока не доводилось. Ну а то, что причитается, будь добр, отсчитай, да не ошибись.