Пырей в ответ лизнул ее в нос. Все было решено. Клык встряхнул головой так, что полетели брызги с волос.
— Значит, так. Не думаю, что мы успеем ввязаться в драку, она, по-моему, уже кончилась… Но сходить и взглянуть может оказаться полезно. Просто проверим, как там дела… тем более что нам по дороге и есть у меня еще кое-какая мысль. Выходим сейчас. Остатки мяса — с собой, снаряжение проверить, на марше — ступать след в след, а сигналы — как всегда: карканье — «внимание», а крик перепела — «вперед». Мелкий, давай тебе еще разок плечо намажем бальзамом… на всякий случай.
Передышка закончилась.
Покидать пещеру было пронзительно грустно; никто не знал, будет ли впереди хоть одна такая тихая пристань. Полусознательно отметились — пещера не только пахла их запахом, но и хранила их следы. Хорек написал сажей на гладком камне: «Урук-хай с севера оставили тут товарища. Смерть тварям, месть, свобода!» Мелкий и Шпилька нарисовали три оперенные стрелы на удачу. Расколотые кости сгребли в угол. Паук бросил тут же разбитые башмаки, поменяв их на другие, унаследованные от Вьюги, и тоже думал о нем с тихой благодарностью, которую постеснялся бы высказать.
Рассовали оставшуюся еду по торбам. На всякий случай наполнили фляги водой, хотя воды вокруг хватало, тяжелый холодный дождь так и лил, не унимаясь. Проверили напоследок оружие, все затянули, попрыгали — вышли в дождь и день, уже сереющий ранними сумерками.
В первые же десять минут шаг превратился в размеренный бег обыкновенного марша. Ровный шум дождя сглаживал все звуки, его сырой запах царил над горами, уложив все прочие запахи, но арши все равно принюхивались и прислушивались, легко отодвигая ветки с листьями, уже подернутыми ранней ржавчиной осени.
Они сразу вымокли и перестали об этом думать. Теперь их грело быстрое движение, пища, съеденная накануне, и спокойная решимость. Надеялись быть на месте ранним утром. Надеялись, что это не будет совсем поздно.
Как всегда на марше, их мысли вошли в определенную и привычную колею. Никто не думал о том, что ждет отряд по прибытии на место. Все глаза читали мокрые заросли, каменные насыпи, уступы скал и жидкую грязь под ногами, как развернутый манускрипт, выискивая в неразборчивых, полусмытых дождем строчках опасные намеки; все уши нацеливались на малейший звук, несущий опасность и смерть, — скрип тетивы, стук копыт, покатившийся камень, лязг металла, дыхание, голос; дождь, как серый фон, оттенял и скрадывал собой все.
Тропинки в густых зарослях на склоне отыскивались с трудом, и размытая глина скользила под башмаками — на сложных местах арши хватались за ветки и каменные выступы, чтобы не скатиться вниз, а кое-где приходилось карабкаться едва ли не на четвереньках, но все вокруг было спокойно. Враги не рвались в эти горы, труднодоступные и, несмотря ни на что, больше принадлежащие побежденным, чем победителям, — пока было светло, бойцы видели внизу за пеленой дождя пестрые лоскутья возделанных полей, которые уже начали убирать, и далекие населенные пункты, но никто, кроме жаб, мокрых взъерошенных птиц и дождевых червей, не встретился им в пути.
Темнота опустилась рано. Ночь пришла такая темная, что узкие щели орочьих зрачков расширились во весь глаз, но все равно с трудом ловили жалкие капли света. Едва различая дорогу глазами, бойцы положились на чутье и слух, выбирая направление по внутреннему, никогда и нигде не подводившему аршей, странному чувству, похожему на компас, встроенный в душу. Этот компас помогал существам их расы ориентироваться в кромешной тьме и лабиринтах любых пещер, безошибочно находя дорогу там, где человек или эльф безнадежно заблудились бы в течение пяти минут; вот и сейчас, в дождливом мраке, бойцы точно знали, куда следует бежать, чтобы на рассвете выйти точно к цели.
Дорога, показавшаяся бы страшным кошмаром любому другому двуногому обитателю мира, встряхнула аршей, заставила их собраться и сосредоточиться, заострила чувство партнерства, как всегда происходит в стае хищников, готовящихся напасть, но почти не утомила и уж точно не напугала. Звуки окружающей темноты не несли никакой угрозы; от обрывов веяло особым странным сквозняком, а неустойчивый камень под ногой компенсировался протянутой рукой товарища. Арши молчали, погруженные в наблюдение за всем окружающим, но это не мешало им моментально реагировать на звук изменившегося дыхания или сбившихся шагов бегущего рядом — как всегда в подобных случаях, отряд становился перед боем неким сплоченным целым.