Паук уже радостно думал, что рассказывать о стычке у моста будет некому — Шпилька очень изящно выбила из седла одного из беглецов, а он снял второго стрелой в затылок, но выжившие так отчаянно пришпорили коней, что стрелы Ястреба и Пырея упали, не долетев до цели.
Молния в сердцах швырнул лук на камни:
— Ястреб, пропади все пропадом, зачем ты, зачем?! Не можешь себя в руках держать — не сопровождай разведчиков, Барлог побери! Теперь эти гады растреплют о засаде, и на мост припрется целая армия…
Ястреб сжал кулаки так, что побелели костяшки:
— Это наши горы!
— Это правда. — Паук все-таки пнул Ястреба в бок, а тот не отстранился, хоть и не ответил. — Это наши горы, надо было людям показать, чтобы не таскали сюда всякую мразь. Все равно мост в карман не спрячешь… Но здесь действительно нужно будет усилить патрули. Непременно будет бой, я ручаюсь, Молния… так или этак, а все равно сцепились бы тут.
Молния поднял лук и вскинул на плечо:
— Может, ты и прав… но Нетопырь не хотел особенно привлекать их внимание к мосту…
— Вот интересно, — проговорила вдруг Шпилька, — а зачем они сюда ехали? Как вы думаете?
— Правильный вопрос, Шпилька, — заявил Пырей. — Что, Молния, Нетопырь не хотел привлекать внимания людей, говоришь? Ха-ха, да они уже пришли сюда!
Арши спустились на дорогу. Среди человеческих тел бродили холеные кони, которым не хватило ума разбежаться. Шпилька поймала за узду вороного, потрепала по шее:
— Лапочка вкусная!
Пырей хохотнул. Ястреб осмотрелся, обнажив клинок, перерезал горло раненому и подошел к трупу рыцаря. Несколько минут простоял нагнувшись, глядя в надменное белое лицо, и вдруг рубанул по этому лицу мечом, с яростного размаха. Кровь и мозг брызнули в стороны, брызги попали на Паука и Молнию, Молния, отряхиваясь, раздраженно спросил:
— Ястреб, тебе делать нечего?
— Он служил гадине из леса, — хрипло проговорил Ястреб, рукавом стирая кровавые кляксы со щеки, перекосившись от омерзения. — Носил знаки гадины, воняет лесными тварями…
— Он уже издох, — произнес Паук примирительно. — Барлог с ним, брось… — И ухмыльнулся, отстегивая от кафтана командира отряда золотистый крученый аксельбант. — Смотрите, какой шнурок! Наверное, из настоящего шелка…
— Ты у нас просто помешан на шнурках, — хихикнула Шпилька. — Лучше сюда посмотри, штука какая!
— Мерзость какая, — заметил Паук, подходя.
— Да уж, — сморщился Пырей, бросив беглый взгляд. — Может, конечно, и гномов работа, но похожа на лесную. Противная, в общем…
Шпилька осторожно, двумя пальцами, держала блестящий предмет. Тонко кованная из золота заколка в виде лилии, с алмазными капельками на листьях, вспыхивала острыми радужными огоньками, когда ее поворачивали под разным углом.
— Не знаю… — протянула Шпилька задумчиво. — Блестит… хочется смотреть… хотя…
— Чара. Из-за таких штучек люди друг другу глотки рвут, — напомнил Молния презрительно. — Им тоже, наверное, смотреть хочется. Спрячь, она по-человечески дорогая.
— А я бы не стал подбирать всякую дрянь, — сказал Пырей, отвинтив крышку фляги и принюхиваясь. — От эльфийских цацек никому добра не было.
— Лучше вылей, — предложил Паук. — Их выпивка, по-моему, гораздо хуже побрякушек. От нее дуреют. А золото все-таки пригодится. И кстати — что с лошадьми делать будем, а, ребята?
Пырей еще раз понюхал флягу, чихнул и отшвырнул ее в сторону. Паук подкинул в руке кошелек одного из мертвецов:
— Это золото мне больше нравится. А та штучка… точно, противненькая. Барлог возьми, ну почему если они видят что-то живое и милое, их непременно тянет сделать мертвую копию, блестящую, холодную… Всегда-то им надо запереть живое в золото, чтобы время для него остановить… честно говоря, каждый раз тянет блевать, как вижу…