— Мистер Питер Кэмерон, — объявил Ансари-кир. Он сделал шаг назад и поднял бокал. — Наш новый компаньон по Охоте!
Все поднесли бокалы к губам, описав ими в воздухе изящные параболы. Ближайший к ним слуга взял хрустальный кубок, оправленный серебром, наполнил его из чаши и протянул Кэмерону.
— За Охоту! — провозгласил Кэмерон. — И за Поле!
Все выпили под одобрительный ропот. Кэмерон выпил тоже.
— Пейте и ешьте, джентльмены, — сказал Ансари-кир. — Наши скакуны ждут нас.
Через пятнадцать минут Кэмерон запомнил имена дюжины присутствовавших и проглотил завтрак, который вполне сошел бы за обед в земном ресторане.
Затем вся компания вернулась во двор, где их ждали скакуны и егеря. Ансари-кир вновь отвлекся от приготовлений, чтобы проверить, удобно ли Кэмерону в седле нарядно убранного гаффа, чья сбруя и упряжь весело играла всеми красками на утреннем солнце.
— Возьмите, — Ансари-кир протянул ему шлем местного производства, декорированный янтарно-зелеными цветами Охоты. — Наденьте его и слейтесь воедино со своим скакуном.
И с этим миром, мог бы добавить он. Кэмерон надел шлем и увидел, что все краски окружающего обрушились на него с преувеличенной яркостью. Он услышал звуки лесной жизни за стенами замка: пугливых земляных грызунов; обитателей деревьев; парящих стервятников. Ближе и сильнее всего ощущался разум его гаффа. Он ждал не команды, но импульса, и желал нести Кэмерона как напарник, а не как вьючное животное. Сознание егерей — их жажда бесконечной погони. Сознание компаньонов — вихри их энергии, бушующие вокруг без слов.
Кэмерон огляделся. Если компания и чувствовала Кэмерона, его отчужденность, то не подавала виду. Шлемов на них не было.
— В этом нет необходимости, — сказал/подумал Ансари-кир. — Да, они видят/чувствуют ваше присутствие. С радостью и предвкушением.
Он махнул рукой, и ворота распахнулись. Нетерпеливая кавалькада выехала из замка, но не в лес, а на поляну, поросшую весенней травой и полевыми цветами. Кэмерон ее раньше не видел. Он вспомнил, что стены со всех сторон были окружены лесом. Каждая стена? Возможно, здесь существовало больше сторон обзора, больше румбов поворота, чем обычные тридцать два?
Еще один вопрос, заключавший в себе ответ. Лучший из вопросов. Он остался незаданным.
— Вперед! — скомандовал Ансари-кир.
Кэмерон тронул скакуна.
Когда позже Кэмерон вспоминал об этом, все казалось ему бесконечной идиллией. Возможно, так оно и было. А возможно, это было синаптической вспышкой длительностью в долю секунды, сжатием, которое невозможно определить словами. Слова. Словами там пользовались редко. Шлем устранял потребность в словах, за исключением тех, что обладали собственной ценностью и автономной телесностью, тех, которыми можно было любоваться, пока они вспыхивали. Или слов, слишком коротких для абстрактного движения мысли. Их оказалось больше, чем можно было бы ожидать от утра, наполненного скачкой по лесам и полям.
Кавалькада тянулась через поляны, влажные от утреннего тумана, затем нагретые полуденным солнцем. Пение ранних сверчков замирало, когда они ехали по траве, но неослабное жужжание продолжало проникать через шлем. Несмолкаемое полуденное жужжание насекомых.
Приходилось пересекать темные подлески лавра, пробираться по лесным тропинкам, где можно было ехать очень медленно цепочкой по одному.
Когда день достиг своей самой жаркой точки, они выехали из лесной прохлады на травянистую низменность у реки. Солнце стояло в зените, но ярко расцвеченный палаточный лагерь притягивал взгляд и манил прохладой. Компания спешилась и пустила расседланных животных попастись, напиться и отдохнуть. Палатки хорошо проветривались, полотнища не доходили на несколько футов до земли. Внутри их ждали подносы с сырами и хлебом, напитками во льду, освежающими шербетами. Все это было словно только разложено, хотя слуг нигде не было видно.
Компания восприняла возможность отдохнуть как должное. Хотя самому Кэмерону было жарко, его страдания, казалось, не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило с Ансари-киром и остальными. Пот ручьями струился по их лицам, размывал черты, делая их плоскими. Орлиный нос Ансари-кира словно распух, превратившись в лепешку. Кэмерон пригляделся к своим компаньонам. Их одежда, хотя и созданная специально для Охоты, выглядела слишком тонкой для этого занятия. Она расползалась по швам и была усеяна дырками и прорехами, оставленными ветками и колючками. Под дырами виднелась покрасневшая кожа.
Никто не обращал на это внимания; все принялись за еду и напитки. Кэмерон последовал их примеру, пока Ансари-кир не созвал всех в самую большую палатку. Еще до того, как его глаза привыкли к царившему внутри сумраку, ноги и нос Кэмерона дали ему понять, что он находится в додзё. Он почувствовал крепкую упругость татами. В жарком воздухе висел свежий запах соломы. Кэмерон сел на край мата и снял обувь. Подняв глаза, он увидел своих компаньонов в новом образе. Они предстали перед ним в еще более отчетливом человеческом обличье, с разными типами телосложения и весом, все одетые в доги для дзюдо. Он узнавал лица своих старых друзей и соперников, ощущал запах их тел, почувствовал грубоватую мягкость своей многократно стиранной доги на плечах. Слабый ветерок шевелил волоски на его обнаженной груди.
— Ваш додзё, ваше искусство, Кэмерон, — сказал Ансари-кир. Он единственный сохранил тот облик, который запомнился Кэмерону. — Проведите нас через растяжки и укеми.[1]
Хрустящие звуки хлопающих рукавов доги наполнили воздух, отскакивая от стенок палатки. Затем дзюдоисты разбились на пары, повторяя движения за Кэмероном. Партнером Кэмерона оказался Ансари-кир, действовавший в роли обороняющегося. Кэмерон, выступая в качестве тори, провел огоши[2]: вращаясь внутрь по спирали, присел в повороте, подводя бедро под пояс партнера. Он обхватил руками талию Ансари-кира, чтобы закинуть его себе на спину, и тут понял, что что-то не так. Приседание оказалось недостаточно глубоким, и он не сумел нарушить равновесия партнера. При этом Кэмерону никак не удавалось обхватить партнера руками — тот оказался шире, чем казалось на глаз.
Кэмерон инстинктивно развернулся лицом к партнеру. Ансари-кир поклонился.
— Прошу прощения, — сказал он.
Кэмерон огляделся и увидел, что Ансари-кир стал гораздо более приземистым и тяжелым, чем казался в палатке для отдыха. Лишь лицо оставалось прежним. Кэмерон понимающе кивнул. Он провел Ансари-кира через серию коротких движений — в основном бросков через бедро. Остальные дзюдоисты повторяли движения ведущей пары: внутрь-наружу, внутрь-наружу. Воздух стал тяжелым и влажным, наполнившись испарениями, слегка отличными от запаха человеческого пота.
Они обучались быстро.
Воздух был также пропитан ожиданием чего-то, физически ощутимым, почти как этот запах. В конце концов Ансари-кир озвучил коллективное желание:
— Рандори?
Кэмерон кивнул. Он шагнул на середину мата вместе с Ансари-киром. Они поклонились, ухватили друг друга за отвороты и рукава дог и начали.
Кэмерон увлек соперника в круговое движение против часовой стрелки. Попробовал поставить блок щиколоткой. Ансари-кир перепрыгнул. Кэмерон зашел слева в осото гари, но противник, кружась, уклонился. Они возобновили круговое движение. Кэмерон попытался воспользоваться своими длинными ногами, чтобы проделать тай отоши, весьма целесообразный бросок, когда противник короткий и коренастый. Он развернулся на левой ступне, выбросил правую ногу, чтобы заблокировать щиколотку Ансари-кира, и попытался перекинуть его через вытянутую ногу. Но противник вновь перепрыгнул через блок, а затем развернулся в куби наге. Ансари-кир сделал быстрое движение бедрами, пытаясь нарушить равновесие Кэмерона, одновременно заводя руку для захвата головы. Кэмерон успел вовремя присесть, сохраняя равновесие и уходя из-под захвата. Ансари-кир был проворен. Слишком проворен.