Чтобы творить, нужно иметь что-то там, внутри. Но, может, он - не художник, а просто так вышел побаловаться? Я попытался осмотреть комнату и увидел тот самый мольберт с картиной; у меня не получалось полностью рассмотреть её, но даже маленькая ее часть была прекрасна. Он художник, да еще какой!
— Ты что на мою картину засмотрелся? Ха-ха! Ну, как она тебе? А, черт, ты же говорить с кляпом не можешь, но мне так-то все равно на твое мнение, вышло неплохо.
Неплохо? Это было восхитительно! Этот темный лес в ночи под звездами. Там должна быть еще луна, но ее я не видел. Я даже забылся. Тэкуми! Вспомни о своем бедном пустом желудке и о той просьбе, а скорее, приказе. Я не могу тут вечно так сидеть.
Глава 5
Сора задергался: что-то хотел сказать. Я подошел к нему и снял кляп.
— Я согласен.
— А сразу нельзя было? – я отвязал веревку и потянул вверх, чтобы он поднялся. - И раз ты согласен, называй меня хозяином.
— Хорошо, хозяин, — как он забавно улыбался, лисенок, явно, что-то задумал, но раз это наш первый день, то пускай вытворяет, что в голову взбредет - всегда нужно учиться на ошибках.
Я сел в свое любимое кресло, а Сора подполз ко мне на коленях. Он сказал, что согласен, но в его глазах читается неописуемый страх и отвращение. Долго будет мучиться перед тем, как начать. Я уже возбужден, хоть и слабо. Не имея рук, а я помогать не собирался, ему пришлось расстегнуть ширинку ртом, но он все никак не мог схватить «собачку». Мне была приятна эта его возня. Вот он расстегнул «молнию» и пуговку; трусов я не носил. И снова эти пустые глаза. Я облизнулся.
— Начинай, Сора, — мои слова он воспринял будто удар – его шарахнуло. Он дернул головой и готовился закрыть дверь для своих чувств и эмоций - так всегда делали другие рабы, но этот должен все чувствовать. — Сора, мальчик мой, посмотри мне в глаза.
Он поднял взгляд, и я улыбнулся: он смотрел. Безмолвная сцена… я наклоняюсь к нему и целую его, не отводя глаз… он отвечает, но через полминуты осознает, что делает. И отстраняется от меня; жутко краснеет. А я уже устал ждать.
— Приступай! – сказал я таким голосом, что его всего передернуло. Он облизнул мой член, будто пробовал леденец; сначала он только лизал, было немного приятно, потом он решился и осторожно взял его в рот. У него такое лицо было, будто его сейчас вырвет, но он молодец.
- Языком активнее двигай, что ты, как черепаха, а зубы полностью убери, — зря я это сказал. Этот гаденыш укусил меня! Я не скажу, что это было для меня таким уж сюрпризом, но больно-то как. – А, черт, ублюдок, задолбаю же, — и еще много мата.
Я сразу ударил его по лицу. Встал, застегнул ширинку и просто ударил ему по почкам, со всего размаху. Надеюсь, что инвалидом он у меня не станет. Сколько раз себе говорю: не бить по органам, но что-то забываю. Я еще немного его поколотил ногами, а потом решил воспользоваться другим средством, снова надев на него кляп. Попытался поставить его на ноги, но он отказывался стоять. Ладно, просто потащу за волосы, нужно будет ему их отрастить, а то за короткие трудно таскать. Он кричал, но благодаря кляпу, это не резало уши; я наслаждался его мычанием.
Глава 6
Он потащил меня за волосы. Он мог тянуть меня за руку или ногу, но выбрал самое болезненное – волосы. Я отталкивался ногами о пол, чтобы уменьшить боль, чтобы поскорее он дошел до места. А интересно, что он задумал? Он тащил меня через всю прихожую к выходу. Он остановился, чтобы надеть обувь, и мы вышли на улицу: шел сильный снег, а я все в той же тунике. Она совсем не грела; может, если бы я был в одежде, так холодно и не было. Он спустился с крыльца и обошел его, я был почти как раз ростом c его высоту. Ту веревку, что у меня на шее, он привязал к перилам так, что мне приходилось стоять на цыпочках, чтобы дышать.
— Не сильно бы хотелось, чтобы ты у меня простыл, постоишь так два часа, может, одумаешься.
Он куда-то ушел и через несколько минут вернулся, но уже в теплой куртке и с горячим чаем в одной руке и сигаретой в другой. Он долго смотрел на меня, а я пытался смотреть на него. Все тело постепенно замерзало и немело.
— Сначала тебе просто холодно; затем легкое онемение: твоя кожа краснеет, ты чувствуешь странное тепло, а за теплом приходит жгучая боль по всему телу. И тогда бледнеет кожа. Хотя, честно, я могу и ошибаться в порядке, главное - боль все равно придет. Ну, вот скажи, ты меня укусил, мне было больно, а тебе еще больнее. Ты доволен? Тебе все равно придется это сделать. Ты просто еще не знаешь, на что я способен.
Когда он закончит эту болтовню? Как холодно, а еще и получаса не прошло. Да и к тому же - все болит; он меня всегда так бить будет? Думаю, что нет. Я же не знаю, на что он способен. Когда он докурил и выпил свой чай, он вернулся в дом. Я остался один. Мне было сложно стоять, а воздуха не хватает, если подумать, то я могу вообще не тянуться за воздухом и… умереть? Нет, нет! Я не умру! Я не умру, а значит, буду жить как раб? Голод о себе опять напомнил. Хотелось закричать «Стоп, хватит, я так не играю!», но это все бессмысленно. Я никому не нужен, ведь родители мертвы - а больше у меня никого нет, даже разных там теть и дядь. Мои мама и папа были единственными детьми в семье, а их родители уже умерли. Я один во всем мире; на глазах опять слезы. Да, я плакал, а что мне еще оставалось. Почему такие люди как он вообще существуют? Я не могу понять, почему им нравится боль других? Остановись! Прошу тебя, хозяин, останови эту игру и дай жить спокойно. Почему именно я? Я расплачиваюсь за грехи своих родителей? Не желаю! Как такой красивый и творческий человек, как он, может быть таким уродом в душе. Он смеется… я слышу его смех. Он такой приятный, если не знать, над чем он смеется. Теплый и ласковый смех, будто он шутит в кругу близких, но нет, он смеется над моими слезами, над моей болью и отчаяньем. Ненавижу его! Это все сон, это все кошмар, меня тут нет.
Как он и обещал, мне больно. Я кричал, но моего крика не было слышно. Я плакал, но до моих слез никому не было дела. Он вышел вновь: у него в руках была кастрюлька с водой. Он облил меня ледяной водой, и вот сейчас началась настоящая пытка. Он видел боль в моих глазах и ему это нравилось. Почему ему это нравится, я не понимал.
— Осталось всего двадцать минут, я тут с тобой постою. Ты не против, Сора?
Меня зовут… а, черт с этим. Может, и вправду ему подчиниться и не будет больно? Стать послушным Сорой, а когда придет время, Тэкуми сбежит? Он меня в любом случае растлит, нет, неподходящее слово, он меня изнасилует.
Я был мокрый, холодный. Руки дрожали от боли, как, в общем, и все тело, и в этот момент я захотел секса, но это желание у меня быстро отпало. Я захотел этого на секунду только потому, что… слишком долго представлял себе это. Как я буду кричать от боли, а потом от удовольствия, но вряд ли с садистом я получу приятные ощущения. Эти люди отличаются от всех остальных. Все для них; они в центре вселенной, а такие, как я - просто развлечение. Мои ноги меня не держали: слишком было холодно, и я упал. Я пытался встать, но не получалось, а хозяин смотрел на часы и не двигался. Я задыхался, попробовал подняться – один глоток воздуха и снова удушье, а он все смотрел на часы… Кажется, я теряю сознание, и вот он меня держит на своих сильных руках.
— Ровно два часа. Тебе повезло.
Как я его ненавижу, а от него так приятно пахнет. Наверное, дорогой парфюм.
Глава 7
Как я и обещал, он провел в таком положении два часа и могу точно сказать, что он больше кусаться не будет. Я тут подумал, что иногда можно с ним будет попробовать и метод «пряника», а не только «кнута». Он слишком дорого стоит, и я хочу, чтобы из него вышел идеальный раб. Я зашел в теплый дом и направился на кухню; на этот раз мягко положил его на пол и снял кляп.
— Что ты любишь из еды, Сора?
— Сладкое: кексы и торты разные, конфеты, шоколад, карамель.
— Давай так, если до конца дня, включая ночь, ведешь себя, как подобает, так и быть - куплю тебе чего-нибудь сладенького, хорошо, сладкий мой?