В конце концов ей все-таки удалось уловить строй фразы и узнать значение полусотни слов. А в конце второго месяца она уже объяснялась с хозяйкой типи, почти не прибегая к жестам.
Когда смысл почти всех фраз, которые говорила ей Ва-пе-ци-са, перестал быть темным, она узнала наконец, куда забросила ее судьба. Но еще раньше она поняла, что надежда добраться до поселений белых канадцев так же слаба, как слаб свет одинокой звезды, проглянувшей сквозь тучи.
Индейцы, приютившие ее в своем лагере, называли себя свободным народом шауни. Леса, спящие под снегом вокруг, назывались лесами Толанди, и охота давала племени пищу, одежду и материалы для легких переносных жилищ. Размеренная, неторопливая жизнь текла в селении. По утрам, с первыми проблесками зари, мужчины уходили на лыжах в белую чащу и возвращались в сумерки. Женщины возились с детьми, варили мясо или шили что-то из мягкой, похожей на нежный бархат замши. И так изо дня в день, без суеты, без лишних слов, без боязни куда-либо опоздать. Но некоторое время спустя Станислава поняла, что это не так. Племя жило в вечной тревоге, и мужчинам чаще приходилось держать в руках боевой лук, чем охотничий. Их неожиданные ночные переходы скорее походили на бесконечное бегство от какой-то неведомой опасности, чем на простую перемену мест охоты.
Однажды ночью — это произошло на третью неделю после того, как она попала в племя, — Станислава проснулась от грохота барабана. Она и раньше слышала барабаны в лагере. Мерной дробью они собирали мужчин на совет или звали всех к месту Большого Костра, когда нужно было решить какой-нибудь важный вопрос, касающийся каждого члена общины. Но такого тревожного ритма она еще не слышала. Казалось, выдолбленная из ствола дерева колода задыхается, торопясь сообщить что-то грозное.
Ва-пе-ци-са высунула голову из мехового мешка, прислушиваясь. В красных отблесках костра глаза ее показались Станиславе огромными, а лицо испуганным.
— Что случилось, Ци-са?
Индианка не ответила. Выскользнув из груды мехов, она заметалась по шатру, срывая с подпорок одежду, мешочки с припасами, котелки и пучки трав. Все это она быстро укладывала в замшевые чехлы-парфлеши и торопливо увязывала их.
Когда в типи почти ничего не осталось, кроме голых стен да каких-то старых вытертых шкурок, Ва-пе-ци-са принесла котелок снега и вывалила его на угли костра. Шатер наполнился дымом и паром. Стало темно.
— Зачем?! — крикнула Станислава.
— Окимы. Они близко. Идут сюда.
Барабан продолжал грохотать в кромешной тьме, и от его звуков сжималось сердце.
Ва-пе-ци-са выбежала из типи. Станислава лежала в спальном мешке, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи. Ее била нервная дрожь. Зачем эта спешка? Кто такие окимы? Соседнее племя, вышедшее на тропу войны? Или что-то другое, более страшное?
Снова появилась Ва-пе-ци-са с двумя пожилыми женщинами, которые подхватили Станиславу и вынесли ее из шатра на мороз. Ее уложили на волокушу, сделанную из двух жердей, связанных концами. Два других конца расходились углом. В середине этого треугольника находилась плоская продолговатая плетушка из ремней, переплетенных на деревянной раме. Связанные вместе концы жердей прикреплены к задней луке седла небольшой лошадки. Свободные опирались о землю.
Одна из женщин накинула поверх спального мешка, в котором лежала Станислава, волчью шкуру и заботливо подоткнула ее со всех сторон. Скрипнули концы жердей, волочащиеся по снегу, и лошадь пошла в темноту.
Когда небо на востоке посветлело, весь лагерь уже был в пути. Даже собаки тянули маленькие волокуши с какой-то поклажей. Молча шли по сторонам каравана воины в меховых куртках. Молча сидели на руках у матерей маленькие дети. Подростки шагали рядом со взрослыми, держа на руках прирученных белок, ворон и бобров. И животные тоже как будто понимали важность момента: они сидели на руках своих хозяев спокойно, не делая попыток вырваться или закричать.
Странный вид являл собою этот караван, двигавшийся по тропам белого леса. Временами Станиславе казалось, что она спит и перед нею проходят образы из давно прочитанных и забытых книг. Но проходило несколько минут — и она убеждалась, что шелест лыж по снежному насту, жгучие прикосновения ветра к щекам, короткие слова воинов, направлявших движение, и белесое небо над головой вполне реальны.
К волокуше подошла Ва-пе-ци-са.
— Та-ва удобно? — спросила она, поправляя сползшую шкуру.
Теперь все в племени называли Станиславу Та-ва — Белая Тучка.
— Мне хорошо, Ци-са, — ответила Станислава. — Куда мы идем?
— Мы идем в страну Ка-пебоан-ка, туда, где рождается северный ветер.
— Почему мы так быстро ушли со старого места?
— Наши охотники видели недалеко от лагеря окимов.
— Ци-са, кто такие окимы?
— Белые, — сказала индианка, и лицо ее стало жестким.
Два дня шел караван. Убегали вперед и в стороны на снеговых лыжах разведчики. Возвращались. Докладывали о чем-то старикам. Вечером, на привалах, старики вместе с вождем собирались в кружок у костра, зажженного в стороне от бивуака, курили трубки и что-то обсуждали иногда до глубокого часа ночи. Никто не имел права подойти к ним и прервать их беседу вопросом. Все ждали, когда они сами скажут, где можно остановиться и разбить лагерь.
Утром третьего дня караван вышел к берегу замерзшего озера. Высокие лиственницы стояли у кромки ровного белого поля. Пухлые шапки снега лежали на темных ветвях. Все вокруг цепенело в глухом морозном сне. Малейший звук разносился в тихом воздухе далеко окрест. Белое поле уходило к горизонту и сливалось там с таким же белым небом.
— Ок-Ван-Ас. Длинное озеро, — сказала Ва-пе-ци-са.
Караван начал разгружаться.
И когда жерди типи вновь оделись покрышкой из шкуры карибу и внутри затрещал хворост, которым Ва-пе-ци-са кормила изголодавшийся огонь, Станислава спросила еще раз:
— Ци-са, почему вы боитесь белых?
— Мы их ненавидим, — сказала индианка.
— Почему?
— Белые люди приходят с красивыми словами, а уходят, унося на руках своих кровь.
— Не все белые люди такие, — сказала Станислава.
— Может быть, — пожала плечами Ва-пе-ци-са.
— Есть другие белые. Поверь мне, Ци-са.
— Верю. Но два Больших Солнца назад твои братья по крови убили моего мужа.
Станислава вздрогнула и замолчала. Случайно она коснулась раны, которую нельзя было трогать. Но разве думала она, что так выйдет? Как осторожно нужно здесь вести разговоры! А лучше всего вообще не упоминать о белых. Лучше прислушиваться к тому, о чем говорят вокруг, наверняка узнаешь больше, чем если будешь спрашивать.
Но после ужина Ва-пе-ци-са заговорила сама. Она рассказывала до половины ночи. Давно уже прогорел костер и угли закутались в серый пепел. Давно уже спали люди, уставшие от длинного перехода. Даже собак, которые обычно возились и грызлись между шатров, не было слышно, а индианка все говорила и говорила. Станислава порой не понимала всего, но догадывалась о смысле по интонациям голоса и по жестам Ва-пе-ци-сы. И когда та кончила, Станислава обняла ее и прижала к груди. У нее не было слов. Да и зачем было говорить? Ибо только радостью человек щедро делится со всеми вокруг. А страдает всегда один.
…Сто лет назад шауни владели землями по среднему течению Огайо, притоку великой реки Миссисипи, или Отца Вод, как его называли все племена. К обоим берегам Отца Вод подступали тогда густые леса, полные дичи. В тихих заводях и озерах серебряными косяками ходила рыба. Бобры перегораживали лесные ручьи широкими плотинами. Лоси призывно трубили весной. В голубом небе над вершинами деревьев медленно парили орлы, высматривая добычу. Согретая солнцем земля щедро дарила племени свои богатства. Летом и осенью охотники успевали сделать большие запасы вяленого мяса и пеммикана на зиму. Женщины собирали сладкие желуди и дикий рис, которые потом шли на муку. Дети выкапывали из земли съедобные коренья и впрок сушили их на плоских камнях.