Станислав вышел из землянки, прижимая карабин к груди.
Он был великаном, подобным великану Айдахо из рассказов Овасеса. Он чувствовал себя так, как чувствовал два года назад, после Тану-Тукау — обряда Посвящения. Тогда впервые в жизни он получил из рук отца настоящий боевой лук и колчан со стрелами. Он стал в тот год воином, и впереди его ждали охоты и подвиги, и он получил право украшать свой головной убор — крау — перьями Совы и Орла. Он не помнил себя от счастья, хотя и держался спокойно. Теперь у него в руках оружие белых. И какое оружие! Пять смертей сидело в плоской черной коробке под стволом, которую Ленька назвал магазином. И еще пятьдесят смертей лежало в подсумке. Хоу! Теперь он может разговаривать со швабами на одном языке.
В рассветном тумане стыли деревья. Роса холодными брызгами кропила лицо. Чаща! Если бы не война, можно было подумать, что он в родных лесах Макензи. О Великий Дух, дай силы на этой тропе и помоги возвратиться в страну отцов!
Он долго шел, не разбирая дороги, перешагивая через упавшие стволы, углубляясь в лес. И когда голова стала спокойной и глаза снова увидели тени и свет утренних сумерек, он остановился. Карабин холодной тяжестью лежал на ладонях. Он поднял его над головой.
— О Маниту, великий и сильный! Ты сильнее, чем Канага, Дух Тьмы. Ты дал мне жизнь, ты можешь отнять ее у меня. Прошу, не делай этого здесь, на чужой земле. Мне нужна моя жизнь, чтобы отомстить. За муки моей матери Та-ва. За удары, которые я получал от швабов и следы которых ношу на себе. За то, что меня осквернили руки белых, прикоснувшись к моему телу. За горе и слезы, которые они сеют на этой земле. Я — свободный шауни и умру свободным! Так учил меня мой отец Высокий Орел. Так учил Дикий Зверь Овасес. О Маниту, тингав-сусима. Помоги победить!
Он сел на землю и положил карабин на колени,
Сидел долго, закрыв глаза, прислушиваясь к шорохам леса и шепотом повторяя слова священной Песни Воинов, идущих в бой:
Дай мне силу медведя,
Дай мне отвагу волка,
Дай мне ловкость рыси,
Бесшумный полет орла.
В полдень, замаскировав входы в подземные бункеры, отряд оставил свою базу в сердце Борковицкого леса и двинулся в направлении Сташува.
Нужно было добывать продукты.
ПЯТЬ ВОПРОСОВ ГОРЬКОЙ ЯГОДЫ
Третью осень встречала Станислава в поселке шауни. Однажды утром, выйдя из своей типи, она увидела объемистый тюк, накрест перетянутый сыромятными ремнями. Он лежал у входа и явно предназначался ей.
Она уже знала манеру шауни — никогда не навязывать подарки. Индейцы всегда приносили свои дары незаметно, складывали их у типи и исчезали. У них не было принято благодарить за подарки, поэтому дарящий старался остаться неизвестным. Станислава до сих пор оставалась в неведении, кому она обязана за берестяную посуду, украшенную красивым рельефным орнаментом, шкуры карибу, мокасины и мешочки с пеммиканом, вяленой рыбой, жиром и рисом. Если бы она могла, она поблагодарила бы все племя сразу, когда оно собиралось у Большого костра, но и это не было принято.
Станислава втащила тюк в типи и развязала узлы ремней.
Из-под рук, словно живая, разворачиваясь сама собой, хлынула волна серебристо-серого меха, сразу затопившая почти все пространство между очагом и задней стенкой типи.
Пальцы тонули в густой шерсти, теплой и мягкой, с нежным, почти пуховым подшерстком. Она гладила ворс ладонью и пыталась определить, какому зверю принадлежала такая чудесная шкура.
Еще никогда она не получала такого большого и богатого подарка. От кого он? И за что?
В типи заглянула Ва-пе-ци-са, ахнула от восторга, засмеялась и опустилась на колени рядом со Станиславой.
— Уф! Какая ты счастливая, Та-ва! Великий Маниту благосклонен к тебе. Такие подарки женщина получает только один раз в жизни!
Погладив мех пальцами, Ва-пе-ци-са нащупала что-то в глубине, раздвинула густой ворс.
— Этот гризли убит ножом. Охотник дрался с ним один. И убил первым ударом. Он — очень смелый человек. В его душе нет страха.
— Гризли? Так значит это — гризли? — вскрикнула Станислава.
Еще там, в Польше, девочкой, она читала о серых канадских медведях. Трехметрового роста достигают эти гиганты, и страшнее их в ярости нет никого. Они — хозяева горных лесов Канады и Аляски. Все звери уступают дорогу гризли. Даже волки, почуяв его след, сворачивают со своей охотничьей тропы.
— Ци-са, почему мне? Человек рисковал жизнью… и вдруг — мне…
— Разве ты не такая же наша, как я, как Большое Крыло, как Черная Рука?
— Кто этот охотник?
Глаза индианки не хотят встречаться с ее глазами.
— Я не знаю, Та-ва. Ты очень счастливая…
И она заговорила о днях хорошей охоты, о доброте Духа Леса, о погоде, о том, что вчера нашла целый склад сушеных грибов, заготовленных белками.
— Ци-са, ты знаешь этого человека!
— Нет, Та-ва. Откуда я могу знать?
А через неделю появилась вторая шкура у входа в типи. Еще более мягкая, еще более красивая, чем первая. Ее теплые волны отливали вороненым серебром, и ноги тонули в глубине, когда Станислава прошлась босиком по бесценному ковру.
Но она не обрадовалась второму подарку. Она испугалась. Неведомый охотник играл со смертью, выслеживая гризли и вызывая его на бой. Для чего? Чем она заслужила этот риск? Ведь она ничего еще не сделала полезного для людей племени. Скоро три года, как она живет у шауни, но ее знания и умение не нужны этим людям. Так почему неизвестный охотник второй раз приносит к порогу ее типи такой богатый подарок?
На этот раз она не стала призывать на совет Ва-пе-ци-су. Она приняла шкуру в смятении и тревоге. Ровное течение дней разбилось. Теперь она стала присматриваться к воинам, стараясь угадать — кто? Но охотники оставались невозмутимыми и спокойными, как всегда. И, возвращаясь из чащи, никто не бросал взор в сторону ее типи, никто не приветствовал ее поднятой вверх рукой — знаком радости и удачи.
По вечерам, лежа у меркнущих углей очага, она перебирала в памяти лица. Желтый Мокасин… Красный Лис… Сломанный Нож… Легкая Нога… Большая Сова… Рваный Ремень… Черная Рука…
Сломанный Нож, например, очень любит рассказывать сам и слушать других. С ним никогда и нигде не скучно. И всегда у него в руках нож, и, разговаривая и слушая, он стругает, обтачивает что-то. А потом дарит малышам-ути фигурки оленей, орлов, диких коз и ящериц. Когда он идет по стойбищу, за ним тянется хвост детишек.
Большая Сова расчетлив, спокоен и старателен. Когда он ставил ей типи, он пробовал каждую жердь па прочность, каждую веревку на разрыв. Если жердь ломалась в его руках, он шел в заросли и долго и тщательно выбирал новую.
Красный Лис всегда озабочен. У него трое детей и старенькая, почти слепая мать. Жена умерла три года назад, и теперь ему приходится самому делать большую часть домашней работы.
Кто сделал этот подарок?
КТО?
В конце Месяца Падающих Листьев у входного полога типи появился новый тюк. Станислава сразу увидела его, когда выходила утром к реке.
И смятение ее переросло в страх.
Она задернула полог типи и долго сидела в темноте, не решаясь выйти наружу, и мысли, как суетливые белки, беспорядочно прыгали в голове.
Нет. Она не коснется нового подарка. Пусть лежит там, где его положили. Ей не нужны эти шкуры. Сейчас она свернет те две, первые, перевяжет их ремнями и вынесет из типи…
Нет. Она не свернет и не вынесет. Отказаться от уже принятого подарка — для шауни тяжкое оскорбление, оно равносильно плевку в лицо. Но не принять подарок она может, это ее воля, ее право.
Да, она так и сделает. Но прежде всего… Что прежде всего? Надо идти. Только не к Ва-пе-ци-се. Та, конечно, знает, но ничего не скажет. Надо идти… А! Вот кто может разрешить все ее сомнения.
Станислава поправила волосы, затянула ремешок у ворота платья и решительно вышла из типи.
Свет утра ослепил ее. Ветер коснулся горящих щек. Она глубоко вздохнула и направилась через костровую площадь к высокой типи, по белой покрышке которой раскинула крылья серая, искусно нарисованная сова с красными глазами.