Муж ел жадно, много, не толстея. Когда он чавкал и клал в рот больше, чем мог проглотить, на стол, на грудь, обвязанную салфеткой, падала еда. Аня не сердилась - бедный, бедный, как его болезнь изуродовала. И в характере Арсения, от рождения доброго и незлобивого, тоже появилась брешь - он стал завидовать чужому здоровью. Ночами, когда крутило позвоночник, выламывало виски, а в ушах стоял грохот низвергающихся водопадов, Сеня пытался представить свои довоенные ощущения. Он помнил синее алтайское небо, вкус горной воды и диких ягод, помнил, как гонял с ребятами во дворе мяч, как больно выкручивал ему уши директор интерната, но, что значит быть здоровым, он не помнил, и это рождало в нем смертную тоску и зависть.
Очень редко, если уж сильно припекало, Аня брала для себя в аптеке какие-нибудь таблетки попроще и подешевле.
- Ты что за лекарство пьешь? - подозрительно спрашивал жену Арсений.
- Так, ерунда, аллохол, от печени, а это сода от изжоги.
- Может, мне попробовать?
- Ты свои горстями пьешь.
- Но ведь не помогает.
- Зато и хуже не становится, - лукавила Аня.
- Правда?
- Ну, конечно.
Он как будто успокаивался, но потом потихоньку таскал у нее таблетки и жадно глотал. Аня делала вид, что не замечает. Чтобы Сене было легче, рассказывала ему, что болит у нее или какой плохой, с перерывами случился сон. Муж радостно удивлялся:
- Как это? Ты же совсем молодая, здоровая.
- Ну, во-первых, старше тебя на целых четыре года, а во-вторых, все-таки и в болотах мокла, и в окопах валялась - не все за штабным столом. Вон, ноги изуродовала, рожей заболела.
Сеня удовлетворенно кивал - и то правда, не он один пострадал. Хотя Аню жалко, но она переможется, она крепкая.
Крепкая, но не стальная же. Вот и язва желудка, долго дремавшая, открылась, да с такой болью, что пополам сгибала. Конечно, ест кое-как - на ходу и всухомятку, но главное, как сказал врач, нервное истощение виновато. И правда, стала она уставать, лишь немного полегче на душе сделалось, когда сына в военное училище отправила. Взяли без разговоров: мать - фронтовичка, орденами награждена. Хоть и помогал ей мальчик по дому и за отцом ухаживать, но надо ребенку в нормальной обстановке расти, специальность иметь.
Однажды, придя с работы, Аня застала мужа в постели, а еду - нетронутой на кухне. Сенечка уже давно по улице ходил с чужой помощью, но по квартире кое-как сам передвигался.
Она и сказала строго, чтобы поддерживать в больном чувство ответственности за свою жизнь:
- Ты почему, лежебока, валяешься, не умывался, не ел?
- Мамочка, я, кажется, обкакался, - смущенно ответил Сеня, - а с кроватки встать не могу, ножки не держат.
Аня не зря десять лет в больнице проработала, поняла сразу - вот оно, настигло-таки! Значит, осталось недолго. Подумала: "Бедный ты мой, бедный, за что тебе такая лихая судьба!"
Уходил Сенечка тяжело. Нижняя половина тела отнялась напрочь, спать он перестал и всю ночь скрипел зубами от боли, а если впадал в обморочную дремоту, то начинал кричать в голос. Аня взяла отпуск и сидела возле мужа неотлучно, обтирала горячими полотенцами, ежедневно меняла простыни, кипятила подгузники, поила соком, читала вслух сказки.
Через две недели Сеня сказал:
- Я больше не хочу тебя мучить.
И отказался есть.
Сначала она его уговаривала, потом перестала: человек сам знает, что ему надо.
Перед самым концом боль отпустила и лицо его просветлело.
- Я умираю, - тихо и с удивлением сказал он.
Аня обняла мужнину голову и так просидела всю ночь. Спина у нее разнылась, ноги затекли, но положения она не изменила.
- Страшно мне, мама, - сказал под утро Сеня и заплакал.
- Не бойся, я держу тебя. Потерпи еще немного, уже скоро, извиняющимся тоном попросила Аня и погладила любимое лицо. - Скоро тебе не будет больно.
Она теряла его так же мужественно, как любила.
Он дотерпел до восхода солнца и затих. Аня крепко поцеловала Сенечку в закрытые глаза, встала, потерла онемевшую поясницу и пошла заказывать гроб, потом на почту - отбить телеграмму сыну. Дворничиха Валентина уже мела двор, счастливые отдыхающие в панамках, обвешанные яркими надувными кругами и матрасами, потянулись на пляж. Им предстояло решать непростые задачки накупаться в свое удовольствие, не простудить детей, которые торчат в море до посинения, как можно сильнее загореть и при этом не облезть до мяса. Удавалось это немногим. Юг для приезжих - испытание суровое.
Деньги на похороны и поминки Анна Васильевна заняла, сколько могла. Сын кое-что привез, сказал:
- Я потом тебе еще вышлю, как соберу.
- Да не тужься ты, не надо, - ответила мать. - У тебя же дети. Потихоньку, помаленьку сама отдам.
После похорон Анна Васильевна долго не могла успокоиться и привыкнуть к тому, что мужа нет, утомляло домашнее безделье. Однако со временем притерпелась, а куда деваться? Несколько лет в ее жизнь вносил разнообразие лодочник, но потом он утонул, спасая в шторм отдыхающего. Анна Васильевна погоревала о нем, и не один месяц, даже сама от себя такого не ожидала. Стала вечерами ходить на море и подолгу сидеть, глядя на воду.
И начали ее одолевать одиночество да еще разные страхи. Хоть дом всегда держался на ней одной, вопреки логике при муже и даже при лодочнике, который и в квартиру-то к ней никогда не заходил, она чувствовала себя увереннее. Аня с молодости отличалась болезненной деликатностью, даже боязливостью. Таких - только в музее выставлять, теперь этого уже никто не понимает. А вообще-то простой русский человек всегда чего-нибудь боялся. Голода, нищеты, репрессий, хулиганов-соседей, дураков-начальников, умнее которых быть не положено, зубных врачей, сверлящих зубы без анестезии, сволочной милиции, охраняющей государство от народа, и много еще чего, все и не вспомнишь так, сразу.
Анна Васильевна после ухода своих мужчин больше, чем смерти, стала бояться жизни. Если день обычный - еще ничего, но если надо кого-то о чем-то попросить, добыть необходимые справки или идти в жилконтору, сидеть в бесконечной очереди, чтобы пересчитать коммунальные платежи, поскольку тарифы повышают чуть ли не каждый квартал и какую сумму тебе лично накинут спрашивай не спрашивай, понять невозможно, только обзовут крохоборкой, тогда уже с вечера начинала болеть голова и портилось настроение. Еще хуже, когда являлась нужда в столяре или слесаре, который придет, в лучшем случае, с пятого раза, дыша перегаром, будет
долго - в ожидании мзды - осматривать поломку, потом объявит непомерную цену за ее устранение, а как проверишь?
Радиатор в комнате давно вызывал у Анны Васильевны подозрение. В прошлом году на стыках появились коричневые потеки, а в нынешнем, только закончился отопительный сезон, горячую воду заменили холодной, радиатор и потек. И хоть был он моложе хозяйки на четверть века, но уже свое отработал, железо - не человек. Может, она сама до зимы не дотянет, кто ж знает? Однако, собираешься жить дальше или нет, это никого не волнует, батарею чинить надо: запустят отопление - зальет соседей.
Анна Васильевна подставила под худое место на трубе тазик и подала заявку в ремонтно-жилищную контору. Через месяц пришел водопроводчик под мухой, поковырял батарею пальцем, вытер его о штаны, пообещал завтра все исправить и попросил аванс - для знакомства. Она спорить не стала. На другой день с утра отодвинула диван, закатала ковер, приготовила тряпки, но слесарь, не явился. Анна Васильевна подо-ждала еще три дня - может, у человека что-то случилось или вызов срочный - и пошла к технику-смотрителю. Полдня ждала, пока он с участка вернется, спросила тихо: