— Мы дадим вам возможность плечом к плечу с вашими внуками и правнуками защищать высокие идеалы гуманизма, демократии и свободной инициативы, которые были дороги нам во все времена, но стали еще дороже сейчас, когда ради их защиты мы вынуждены были начать величайшую в человеческой истории войну, — заливался соловьем генерал, подкрепляя свои слова красивыми, убедительными жестами. — На фоне грандиозных событий, которым суждено предопределить дальнейший ход развития мировой истории, в сложный период, когда отдельные неудачи и измена наиболее нестойкой части союзников отодвигают желанный час победы на неопределенный срок, ваш вклад в общее дело окажется особенно весомым. Службу будете проходить в войсках темпоральной авиации. Это чудо современной науки и техники. Им подвластно даже время.
— Но я, как бы это сказать, не совсем готов к выполнению такой почетной миссии, — сказал Эв. — Я не то что в авиации — в пехоте никогда не служил. Может быть, я смогу быть полезен… не здесь, а там… в своем времени. Я даже проститься ни с кем не успел.
— От лица народа, президента и Объединенного комитета начальников штабов заранее благодарю вас, — закончил генерал. — Уверен, что вы не пожалеете сил, а если понадобится, и жизни, для утверждения величия наших идеалов.
— Направо, — скомандовал сержант, все это время молча стоявший за спиной Эва. — Шагом марш.
— Я же объяснил, что не могу, — сказал Эв в коридоре. — Не то, чтобы я не хотел… Я просто не могу. Я не военный человек. Я раньше учил детей в школе. И даже состоял в пацифистской организации. А тут придется бросать бомбы…
— У нас хватит способов заставить вас жрать собственное дерьмо, а не то что бросать бомбы, — сказал сержант. — Понятно? И чтобы я от тебя не слышал ни одного слова, тля лохматая.
Обычно покинувшие свой мир темпоральные бомбардировщики сперва оказывались в трансцендентном пространстве, которое пилоты называли Бешеным Болотом или Блошиным заповедником. Конечно, можно было попасть и в любое другое трансцендентное пространство, но обычно это был именно Блошиный Заповедник — странный мир, где время текло неравномерно, а привычные физические законы иногда были справедливы, а иногда, неизвестно почему — нет. Это трансцендентное пространство, единственное отличие которого от других заключалось в том, что оно было наиболее вероятным при первом темпоральном переходе, и наиболее изученным, считалось у пилотов ничем не примечательным и совершенно бесполезным. Далее трансцендентные пространства следовали без всякого порядка. Можно было сразу попасть в Пекло — мир, состоящий из одних элементарных частиц, секунда пребывания в котором была почти равна земному году, что с успехом использовалось темпоральной авиацией для возвращения из прошлого. В других же случаях приходилось бесконечно долго блуждать в разнообразнейших пространствах, последовательно пробиваясь через десятки, а то и сотни миров — изученных, малоизученных и совершенно неизвестных, среди которых, очевидно, существовали и такие, для которых даже темпоральный бомбардировщик, способный без вреда для себя пронзить Земной шар, оказывался легкой добычей. Слишком много пилотов не вернулось из рейдов, и некому было рассказать, куда их занесло и какая сила смогла расплющить неуязвимую оболочку, или сквозь непроницаемую для любого излучения защиту добралась до хрупких структур человеческого мозга.
На этот раз Эву повезло. Он прошел Блошиный Заповедник, Второй Ненормальный, Решето, Могилу Кестера, какой-то непонятный мир со встречным движением времени, еще несколько неизвестных пространств, одно из которых оказалось очень сложным, — и очнулся в Пекле. Там он пробыл ровно столько, сколько было необходимо, а затем пройдя в обратном направлении с десяток миров, но уже не тех, а совершенно иных, возник в своем мире в тот же день, час и миг, когда его покинул.
Дважды за время рейда сердце Эва останавливалось, и его работу брала на себя система искусственного кровообращения. После прохождения Решета подключился дубликатор почек. Тонкий, острейший манипулятор несколько раз проникал в тело Эва и что-то сшивал там. О том, сколько клеток погибло в мозгу, можно было только догадываться.
«Жив, — подумал Эв, увидев привычное сине-фиолетовое небо, сверкающие внизу облака и далекую, изрезанную реками и озерами зеленую землю. — Жив. И на этот раз жив».
Видимо, и компьютер был рад возвращению, потому что позволил родиться в человеческом мозгу этой совершенно нефункциональной мысли. И тут же Эв почувствовал, что с правой стороны к нему приближается что-то смертельно опасное, куда более стремительное, чем его мысль. В следующий неуловимый миг он почти физически ощутил, как лопается обшивка, рвутся сигнальные цепи и умирает расколотый на части компьютер.
Катапультировавшаяся кабина свечкой взмыла над разваливающимся бомбардировщиком, несколько раз перевернулась, затем выпустила закрылки и перешла на горизонтальный полет. Маршевый двигатель мог протянуть ее километров сорок. До земли оставалось не так и много, когда из-за белого кучевого облака наперерез снижающейся кабине выскочила зенитная ракета. Вырванный из привычной оболочки, лишенный поддержки электронного разума, ошеломленный Эв обычными человеческими глазами увидел несущуюся прямо на него серебристую, безглазую короткокрылую акулу, обычным человеческим умом осознал происшедшее, и его обычную человеческую душу охватил панический страх…
Когда дверь палаты открылась, Эв спал. Он был так измучен бесконечными допросами и подобными пытке медицинскими обследованиями, что даже яркий свет постоянно включенной электрической лампы не мешал ему.
Один из санитаров, держа под мышкой сверток с одеждой, вошел в палату, другой остался стоять в дверях. Вместе они ни за что не поместились бы в этой конуре.
— Вставай, — сказал санитар. — Одевайся. Полковник тебя ждет.
Эв, почти ничего не соображая после тяжелого сна, натянул тесный, пахнущий плесенью комбинезон, обулся и вышел в холодный, скудно освещенный коридор.
— Мне бы умыться, — сказал он.
— Чего-чего? — удивленно переспросил санитар.
— Умыться. — Эв пошевелил пальцами возле лица. — Водой, — добавил он, видя недоумение на лицах санитаров.
— Ты еще чего придумай. Может тебе еще бубера захочется.
Эв не стал спрашивать, что такое бубер. За четыре тысячи лет многое могло измениться в этом мире.
— Сюда, — сказал санитар, открывая дверь лифта. — Ты хочешь знать, что это такое?
— Знаю, — буркнул Эв. — Сортир для младшего медперсонала.
Лифт пошел вверх и минуты через две Эв вместе со своим эскортом оказался в огромном бетонированном тоннеле. Один его конец терялся в темноте, в другом, где, очевидно, был выход на поверхность, брезжил свет. Оттуда тянуло свежим влажным воздухом. Напротив шахты лифта стояла открытая автомашина с включенными габаритными огнями. Полковник, который все эти три дня и три ночи руководил допросами Эва, расписался в каких-то бумагах, предъявленных санитарами, после чего те, откозыряв, вернулись в лифт.
— Умыться! — Покачал головой один из них, прежде чем дверь кабины лифта закрылась. — Слово-то какое придумал.
— Садитесь, — сказал полковник, занимая место за рулем автомашины. — Уже рассвело. Мы опаздываем.
Вспыхнувшие фары осветили грубо отесанные каменные стены, следы сырости на них и десятки исчезающих в темноте толстых кабелей. Миновав часовых с собаками на сворках, они выехали из тоннеля. Был тот час, когда ночь уже закончилась, а утро еще не наступило. Тяжелые серые тучи обложили светлеющее у горизонта небо.
— Когда я улетал, здесь был город, — сказал Эв, глядя на гряды низких однообразных холмов, расстилающихся вокруг в предрассветных сумерках.
— Город и сейчас здесь. Только он под землей. Согласитесь, подземные жилища имеют свои преимущества. В них теплее, тише, безопаснее.
Автомашина шла бездорожьем, то петляя между холмами, то взбираясь на них. Ее широкие, круглые, как футбольные мячи, колеса почти не оставляли следов.
— От дорог мы Давно отказались, — объяснил полковник. — Каждый едет тем путем, который ему по душе, но обязательно не самым коротким. Сами знаете, с воздуха дороги отлично просматриваются.