В этом возрасте я был мало в чем хорош. Честно говоря, я вообще ни в чем не был хорош, кроме как в помощи ягнящимся овцам. Я надавил на голову ягненка, чтобы он вернулся обратно в утробу. Это было не так уж трудно, потому что его мать окончательно обессилела и почти не сопротивлялась. Затем я подтолкнул вглубь переднюю ножку. Дело в том, что невозможно вывести в таз и родовой канал вторую ножку, сначала не вернув назад головку и первую ножку. Моя маленькая рука нащупала вдоль грудины вторую ножку и – опля! – обе маленькие ножки поднялись вверх, а нос ягненка оказался между ними. Я зафиксировал головку малыша между костяшками ножек и потянул по родовому каналу, пальцами второй руки придерживая головку с обеих сторон от глаз. «Давай, детка, давай!» И я потянул с такой силой, что отлетел назад и плюхнулся в ледяную воду канавы, прижимая к груди крохотную овечку.
Мокрый, скользя по грязи, я выкарабкался из рва и принялся откачивать новорожденную овечку. Раскачивая малышку за задние ножки, я похлопывал ее по груди при каждом взмахе. Я делал это много раз и, сколько себя помнил, всегда наблюдал, как это делает отец. Маленькой тростинкой я потыкал в ноздри ягненка, надеясь вызвать фырканье. Потом я прижался губами к ее ноздрям, высосал слизь, выплюнул на траву и подул ей в нос. Я продолжал делать ей искусственное дыхание, высасывая и сплевывая слизь, тыкал в ноздри тростинкой и хлопал по этой маленькой груди, но все было напрасно. Овечка была мертва. «Вот черт!» Теперь у меня было целых два греха к пятничной исповеди. Плюс ко всему я был жалким неудачником. «Проклятье!»
Стоя на коленях в траве, я смотрел то на мертвого ягненка, то на захлебывающуюся в канаве измученную овцу.
Меня ждал неминуемый разнос от отца, и его слова уже гремели у меня в ушах. Несомненно, это была моя вина. Во всем виноват я! Взяв себя в руки, я попытался вытащить несчастную овцу из канавы. Но она была совершенно обессилена и ничем мне не помогала. Я тянул ее за голову и передние ноги, но она не сдвинулась ни на дюйм. Тогда я попытался толкать ее сзади, чтобы она сама выбралась, но она, казалось, пыталась оттолкнуть меня. Оттолкнуть?! Черт, похоже, там еще один! Я сунул руку в родовой канал – и там действительно был ягненок. Он шел задом, и уже виден был хвостик. Мне нужно полностью развернуть его в ледяной воде или принимать как есть.
Я толкнул ягненка внутрь, и сразу же появились задние ножки. Правильно, малыш! Теперь давай! Я тянул как безумный, и вот крохотный ягненок выскочил мне прямо в руки. Мы выбрались из канавы, и на этот раз я не сплоховал. Все повторилось вновь: тростинка в ноздри, раскачивание, отсасывание, сплевывание. Вдох, плевок… Да! Живой! «Ну же, малыш! Ну же! Давай, малыш, давай!» Еще несколько раскачиваний, и вот он уже дышит – по крайней мере, я услышал несколько вдохов. Меня ждала еще одна радость – овца начала выкарабкиваться из канавы. Я в третий раз соскользнул с глинистого берега, подтолкнул овцу, и она выскочила из рва, движимая отчаянным материнским инстинктом – скорее облизать своего новорожденного ягненка. Она так и сделала.
Мороз крепчал, и холод пробирал меня до костей. Я схватил ягненка и потащил его в относительно теплый сарай рядом с нашим домом. «Пошли, миссис! Ну, давай, миссис! Джин-джин-джин-джин… Ну же!» Кстати, я до сих пор не знаю, почему мы с отцом всегда так подзывали овец – «джин-джин-джин». Наверное, это какой-то древний овечий язык, дошедший до нас с пастушеских времен.
Я прошел уже полпути к дому, когда у меня вдруг подвернулась нога, я поскользнулся, и маленький ягненок вылетел из моих рук. Мать мгновенно кинулась к нему, отчаянно тыкаясь в него мордой. Мое лицо было в футе от малыша, когда он испустил последний легкий теплый выдох, затуманивший мои глаза. «Нет, нет, нет, нет, нет! Пожалуйста, Господи, нет!» – мысленно кричал я.
Ягненок был мертв. Овца посмотрела на меня большими растерянными глазами, потом перевела взгляд на ягненка и принялась отчаянно его лизать, пытаясь вернуть к жизни. Я дрожал от беспомощности, отчаяния и страха. Стоя на коленях, я раскачивался из стороны в сторону, наблюдая, как овца изо всех сил пытается вернуть к жизни скользкое безвольное тельце, которое с каждой секундой все больше холодело.