А ночью, когда пассажиры собирались на покой, над палубой «Фортуны» пронёсся внезапно тревожный крик. Матросы бросились к трюмам. Зажгли факелы, и в свете их стало видно, как среди ящиков и тюков плещет, стремительно прибывая, тяжёлая, чёрная вода…
Уже заработали две помпы, матросы и пассажиры схватили ведра, кастрюли, кухонные котлы… Многие сотни вёдер воды было откачано за борт, однако уровень её в трюме стал ещё выше.
Палуба медленно погружалась, будто какая-то неведомая сила увлекала ветхий корабль на дно…
Дул бы сейчас хоть лёгкий ветер, судно смогло бы возвратиться в Охотск. Но паруса бессильно повисли на реях, в них не было силы, что сдвинула бы с места аварийный корабль.
Необходимо было облегчить судно. Несколько сот пудов груза полетело за борт. Многие пассажиры потеряли все своё состояние. Потерял весь дорожный багаж и Крашенинников. Погибло и самоё дорогое для него — записи и книги, которые так хранил он и берег…
Теперь судно медленно тащилось по морю. Руль «Фортуны» почти не действовал, вода по-прежнему хлестала в трюме, и ни у кого из моряков не было уверенности в счастливом исходе плавания.
Все же на десятый день судно дошло до Камчатки. Здесь, в устье Большой речки, «Фортуна» нашла свою кончину, — прилив превратил её в обломки. Крашенинников и его спутники высадились на неприветливую землю.
Через неделю к месту аварии «Фортуны» прибыли из Большерецкого селения лодки. Шкипер увидел студента из Петербурга в изодранной одежде и спросил:
— Теперь на Большую землю? Обратно в Охотск?
Крашенинников покачал головой:
— Я слишком долго добирался на Камчатку…
— Значит, вы остаётесь? — удивился шкипер. — Чем же вы будете жить?
Молодой человек ответил уверенно и спокойно:
— Служа науке и отечеству, я полон решимости победить все и всяческие преграды!..
Отсюда, из маленького Большерецкого острога, и начался путь Крашенинникова по Камчатке, путь, который мог одолеть только человек великой воли, полный самоотверженности и беззаветной преданности своему долгу.
Когда Крашенинников явился в Большерецкую приказную избу, предъявил документы и спросил о положенном ему жаловании, канцелярский чиновник ответил удивлённо:
— Жалование?! Какое жалование? Мы здесь и сами его не получаем по несколько лет!
— Но я должен вести научные работы, а для этого исходить и изъездить всю Камчатку…
— Это уже ваша воля, — равнодушно молвил чиновник. — Наука не по моей части.
В течение двух лет Крашенинников не получал жалования. Все его напоминания и жалобы, посланные в Охотск, в Якутск и в Петербург, были безрезультатны. Молодого учёного это, впрочем, не особенно удивляло; он знал, что даже академики подчас тёрпели нужду, — правительство выплачивало им заработанные деньги нехотя и нерегулярно, и это было похоже на унизительную подачку. Но одно дело жить в Петербурге, где много знакомых и друзей, которые могут выручить в трудную минуту, и другое — остаться без гроша, без питания и одежды за тридевять земель от родных и друзей, в пустынных и диких дебрях не исследованного ещё края.
Но и здесь, среди простых людей — рыбаков, охотников, служилых казаков, — Крашенинников нашёл и участие, и помощь. Эти люди понимали, какую большую и благородную задачу поставил перед собой исследователь. Он должен был описать не только границы огромного полуострова, не только перечислить его реки и вулканы. Путешественник твёрдо решил побывать на всех реках Камчатки, что текут в океан и в Пенжинское (Охотское) море, описать все реки Охотского края, до самого Амура. Одна лишь эта задача выглядела величественно, быть может, выше сил одного человека. Но Крашенинников решил, кроме того, собрать подробные сведения об открытии Камчатки, о присоединении камчатских племён к России, о судьбах приказчиков, управлявших первыми камчатскими острогами, о жизни камчатских казаков.
Народы, населяющие Камчатку, их прошлое, их труд, язык, обычаи, культура, религия, — все это должно было стать содержанием задуманной Крашенинниковым книги. Сведения обо всем этом учёный мог бы получить от живших на Камчатке казаков. Однако он решил, что должен сам все видеть и слышать, побывать в селениях камчадалов, коряков, курил, жить с ними в юртах, слушать их предания и песни, изучить их язык, чтобы потом рассказать о народах Камчатки без посторонних досужих выдумок.
В книге нужно поведать и о природе Камчатки, о её вулканах и горячих ключах, о металлах и минералах, растениях и наземных животных, о рыбах, птицах и насекомых — обо всем, чем богат или беден далёкий неизученный край.
И вот в корякском селении, заброшенном в безвестной глуши на берегу Пенжинского моря, у реки Нукчана, неожиданно появляется неизвестный человек. Его не остановили в пути ни стужа, ни метель, ни горные перевалы, ни коварные полыньи на реках…
Коряки внимательно присматриваются к гостю. Он безоружен. С ним только один проводник. Казаки, опасаясь нападений, обычно ездят крупными, хорошо вооружёнными отрядами, а этот человек, возможно, бежал от русских властей или сбился с дороги. Так или иначе, он пришёл с миром.
И коряки дают пришельцу место у своего очага.
Путник, оказывается, неплохо знает корякский язык, знает, как поздороваться, как войти в юрту, какие сказать слова.
Кто же этот загадочный человек?
Неторопливо и спокойно рассказывает он о себе, о долгом пути через Сибирь, о далёком городе Петербурге…
Удивлённые, слушают коряки русского человека, проехавшего тысячи километров, чтобы посидеть у их огня. Так вот зачем он пришёл! Он хочет рассказать в России о древнем этом племени, о славных его воинах, о добрых отцах семейств и матерях и хочет послушать их песни и сказки. Удивительный человек! Такому гостю — внимание, и почёт, и лучшее угощение, и тёплый ночлег.
Нежданного гостя все здесь интересует: одежда корякских женщин, причитания шаманов, лекарства из тундровых трав, самодельная посуда… Неутомимо скользит по бумаге чёрное острие палочки, которую он держит в руке, и это острие оставляет на чистом белом листе узорные каракули и завитушки. Потом человек смотрит на эти завитушки и слово в слово повторяет все, что услышал здесь.