Освобожденная девушка поспешила удалиться, и Маркус смотрел ей вслед через голову маленькой госпожи Грибель.
Дорога, по которой она шла, была залита солнцем: по правую сторону находилась зеленеющая нива, по левую – лесная чаща. Огромные буки образовали здесь аллею и бросали на дорогу прохладную тень.
– „Оленья роща“ лежит в том направлении? – спросил Маркус, указывая на группу деревьев, за которой только что скрылась девушка. При повороте дороги ее фигура еще раз обрисовалась в отдалении, более напоминая своими очертаниями стройный образ египтянки с берегов Нила, чем дитя Тюрингенских лесов.
– О, что вы, господин Маркус! – засмеялась госпожа Грибель. – Вы уже находитесь в „Оленьей роще“, и полчаса, как идете по собственной земле! Между деревьями уже видны постройки усадьбы, но вы сказали, что желаете выпить кофе, так что пожалуйте! Я вас угощу таким кофе, какого вы нигде не найдете! Идите прямо по дороге, господин Маркус, здесь нельзя сбиться, а я поплетусь задами на кухню!
Однако маленькая толстушка вовсе не „поплелась“! Проскользнув через кустарник, она быстро исчезла из глаз молодого человека…
Барский дом в усадьбе был старый, с огромной крышей и без всяких украшений. Главный фасад был обит для прочности железом с наветренной стороны. Дом был выкрашен в белую краску, казарменность фасада нарушал мезонин, так густо заросший плющом, что окна выглядывали из-за него как бойницы.
У окон нижнего этажа были зеленые ставни; в окнах верхнего этажа висели простые белые занавески.
В каменной стене, окружавшей обширный двор и примыкавшей с обеих сторон к дому, справа находились массивные ворота с блестящей медной ручкой, а слева уютно возвышалась в уголке деревянная беседка. Яблоневые и вишневые деревья протягивали свои ветви через стену, а выше виднелись кроны лип и каштанов.
Перед окнами расстилалась лужайка, покрытая зеленым дерном, таким ровным и гладким, точно его подстригали ножницами. Дальше шли обширные нивы с волнующимся морем колосьев, огороды и льняное поле, имеющее вид волнующегося голубого одеяла.
Бывшее жилище жены главного лесничего производило чрезвычайно приятное впечатление, и Маркус тихо побрел дальше, пока не очутился „в благодатном уголке, ниспосланным самим Богом“, как выразилась госпожа Грибель, и с чем согласен был Маркус. Торжественное спокойствие природы подействовало на него, и он был рад, что оглушающий стук и грохот фабрики, шум и гам берлинских улиц – находились неизмеримо далеко от него!
– Приятный мир с убаюкивающей тишиной! – произнес он с улыбкой. – Вот где легко дышится всей грудью! – прибавил он.
Из одной трубы густой столб дыма поднялся вдруг к голубому небу, – должно быть, госпожа Грибель растапливала печь, чтобы приготовить ужин для нового владельца, и варила кофе, как обещала.
В это время из окон нижнего этажа раздались звуки фортепиано, и Маркус с усмешкой покачал головой.
– О, мой тиран, ужасная бренчалка, ты и здесь преследуешь меня! – воскликнул он с комическим пафосом и вошел через открытые ворота во двор.
Яростный лай собак встретил его.
– Султан, негодный пес, замолчи! – крикнула госпожа Грибель, стоя на крыльце. – На место или я возьму палку.
Почтенная собака спряталась в конуру, остальные, завиляв хвостами, разбрелись в разные стороны.
Госпожа Грибель призвала Божье благословение на прибывшего нового владельца усадьбы и низко поклонилась.
– Позвольте познакомить вас с моим мужем, – прибавила она, жестом указывая на мужчину, стоящего рядом с нею. – А моя дочь Луиза, слышите, господин Маркус, приветствует вас маршем из „Пророка“! Нравится вам ее игра? Луиза лучшая ученица в пансионе и намерена стать гувернанткой! Ну, теперь я познакомила вас со всем домом! Прошу вас, входите!
3.
Новый владелец отказался пить кофе в уютной комнате, где „Луизочка“ продолжала бренчать на фортепиано.
Несмотря на уверения госпожи Грибель, что наверху пыльно, много мышей и паутины, он настоял на том, чтобы тотчас расположиться там, и быстро взбежал по лестнице. Он распорядился, чтобы до его приезда не снимали печатей с жилища умершей, и теперь сам сорвал печать с главных дверей, и Петр Грибель отпер их.
Внутреннее убранство комнат в верхнем этаже производило такое же приятное впечатление, как и наружный вид усадьбы. Госпожа Грибель осторожно подняла занавеси и торжествующе указала на стекла, покрытые пылью. А на маленьком столике лежал такой слой ее, что толстушка иронически начертила несколько букв.