— Ну давай, не подведи нас, девочка, — один из замковых стражников положил руку мне на плечо.
— Уж эта нас точно не посрамит, — засмеялся другой.
Мужчины, с которыми я не единожды пересекалась на тренировках, загалдели не хуже окруживших Эмму служанок. От чего я еще больше смутилась.
— Береги себя, — шепнул на прощание пожилой стражник и по-отечески обнял.
Наконец, Мелания распрощалась с родителями, помахала к Эрику, который так и не подошел к ней, и села в карету. Эмма устроилась в карете напротив Мелании — ездить верхом служанка не умела. Тем лучше, думала я, Мелании будет, с кем поговорить в дороге. Следом за императорскими стражниками я заскочила в седло. Карета двинулась с места и покатилась к распахнутым воротам. Я вместе с другими всадниками направила лошадь за ней.
Лошади, запряженные в карету госпожи, бежали легкой трусцой, подгоняемые одним из императорских воинов, который сейчас выполнял роль кучера. Моя лошадка трусила рядом, и я видела в открытые окна, как улыбалась довольная выездом Эмма, сидящая напротив госпожи. Вскоре, утомленная событиями последних дней, Эмма задремала. Мне не было видно Меланию, но я была уверена, что и её сморило сном мерное покачивание кареты.
За пределы города я выбралась впервые с тех пор, как попала в поместье Эверсон. Воздух, в котором не было запаха свечей и городской суеты, пах свободой. От того душа наполнялась радостью. Хотелось пустить лошадь в галоп, ощутить яростные дуновения встречного ветра. Запах полевых цветов приятно щекотал нос. Поля и леса будто звали к себе, предлагали пробежать по ним, прикоснуться лапами к мягкому ковру травы и мха. Я ерзала в седле, не в силах справиться с переполнявшими меня эмоциями, возвращавшими меня во времена, когда я могла считать себя свободной — в детство, проведенное в родной деревне.
Когда мои эмоции утихли, стало скучно. По сторонам сменяли друг друга однообразные леса и поля. Иногда в стороне от тракта, по которому мы двигались, были видны окраинные дома поселений. Далекое мычание коров и запах печного дыма делали наш путь менее монотонным, но оставляли таким же скучным. Лес все больше манил спящего внутри меня зверя. Я заглядывалась на лесные чащи и солнечные перелески. Манила и тревожила мысль: если бы я могла обернуться волком, то могла бы кружить по лесам вдоль дороги, ничуть не отставая от кареты Мелании.
— Что ты там увидела? — спросил один из стражников. Когда я, задумавшись, смотрела в гущу леса. — За нами кто-то идет?
— Нет. Ничего. Извините, — по привычке ответила я и опустила взгляд.
— Там никого нет, — добавил Виен Онсур, тоже взглянув на окружавший нас лес, опушка которого показалась за поворотом. А потом усмехнулся: — Кого там может увидеть переодетая служанка? Собственные страхи? — он окинул меня острым, как кинжал, взглядом, будто вычеркивая меня из реальности — даже мурашки по коже пробежали. И подогнал лошадь, вернувшись в начало процессии.
Я со злостью смотрела ему в спину. Так вот, кем он меня считает? Если бы взглядом можно было убивать, заносчивый посланник сейчас бы корчился в муках. Но я могла лишь смотреть ему в след и думать о том, что однажды он пожалеет о своих словах.
— Не принимай его слова близко к сердцу, — участливо сказал стражник. Но я засомневалась, что он не думает обо мне так же, как Виен. — Он в ответе за вашу госпожу и за тебя. Если что случится, то не хотелось бы, чтобы под ногами мешалась испуганная девица.
Я лишь фыркнула, машинально одернув рукав рубахи, видавшей не один бой, пусть и тренировочный.
— Я выросла в деревне. Скучаю по дому и по лесу, где мы часто охотились с отцом. Вот и засмотрелась.
— Я Эдгар, — представился стражник. — Если хочешь, на стоянке могу показать тебе пару фокусов с мечами. Удивишь Виена.
— Умереть не боишься? — мрачно заметила я. Я не была на столько уверена в себе, чтобы думать, будто смогу одолеть императорского воина. Но и не намерена была терпеть насмешки.
Стражник расхохотался в ответ. Не обидно, скорее, как шутке. А потом задумчиво протянул:
— Выходит, твой отец тебя не только по зайцам стрелять учил. И, наверное, он сильный воин.
— Он был… кузнецом, — я осеклась, вспоминая об отце. Конечно, я не была наивна, и знала, что он был контрабандистом. Хотя, сколько я его помню, он почти все время проводил в кузнице, о которой, как он говорил, всегда мечтал. Но его периодические длительные отлучки, из которых он привозил слишком дорогие для нас книги мне или украшения матери, а также бесконечные истории о приключениях говорили о многом. Мать не одобряла его занятия, но и не отговаривала. Она, как и полагается воспитаннице школы Азалии, слишком хорошо умела прятать свои эмоции. От того наша семья казалась весьма дружной. Лишь едва уловимое напряжение говорило и возникающих порой конфликтах.