— И правда! Кто бы мог подумать? Карой настолько выше, а ты все-таки его шире!
Ну нет! Зигора и на такое счастье не променяет свой сюртук. Он готов стоять до конца. Но Карой уже уверен в успехе.
— Эй, послушай-ка, — говорит он. — Самое лучшее — взять да примерить. Не подойдет — не возьму.
Мгновение — и он уже у шкафа. Супруга Зигоры с присущей всем женщинам очаровательной суетливостью помогает извлечь сюртук; она уверена, что на долговязом братце он будет висеть мешком, ведь у мужа-то плечи шире. Карой скидывает жилетку, приговаривая, что летом поддевать ее под сюртук теперь не модно, сбросил бы с себя и семь шкур, как змея, ссохся бы до скелета, лишь бы сюртук подошел. И тот, потрескивая, в конце концов — о чудо! — напяливается на Кароя. Смирительная рубашка. Застегнуться Карой не в силах, рукава достают только до локтей. Он тотчас стаскивает его с себя, мысленно прикинув уже, что надо лишь распороть да чуть выпустить рукава и прогладить. Тогда в самый раз будет. Все равно на пикнике сюртук можно снять и ходить в сорочке.
Теперь главное — улизнуть раньше, чем хозяин придет в себя. Карой упаковывает сюртук в бумагу, а Зигора топчется рядом.
— Но в понедельник, к восьми утра, ты уж, будь добр, принеси непременно!
Уже в дверях Карой заверяет, что принесет даже к семи.
Как только шаги его затихают, вся ярость, накопившаяся в душе Зигоры, выплескивается наружу.
На чем свет стоит он поносит и проклинает всех до единого родственников жены. Ярость его переходит в бешенство, когда он припоминает, как поверил, будто Карой честно измерил их плечи.
Настоящим Гарабонцашем[i] был Карой для этого дома. Кроме него, никому не удавалось вызывать здесь подобные бури.
Сюртук, разумеется, не вернулся на свое место в шкафу не только в понедельник утром, но и к вечеру.
Каннибалы едва ли слышали когда-нибудь в свой адрес такие страшные проклятия, какие Зигора, спеша домой со службы, мысленно посылал Карою.
Опять скандал! Тут уж не до игры в дурачка. Отбросив приличия, Зигора прошелся по поводу родственников жены в присутствии девушки и ее жениха.
В конце концов служанка вызвалась рано утром сходить за сюртуком.
Однако к тому времени, когда Зигоре пора было отправляться на службу, она еще не вернулась. Карой сказал, чтобы приходила к полудню, тогда точно отдаст.
Необходимость в отсрочке возникла потому, что сюртук требовал кое-какого ремонта.
Карой собственноручно вновь подшил выпущенные рукава и прогладил. Сам же заштопал лопнувший локоть. Нитки у него нашлись только серые, и он старательно подкрасил стежки чернилами. Чернилами же замазал и подозрительные пятна на лацканах, щетка их не брала.
Так что в полдень он все же вручил сюртук девушке и просил передать хозяевам благодарность.
Когда служанка со свертком в руках вошла в дом, Зигора уже сидел за обедом.
Он, конечно, тотчас развернул и тщательно осмотрел сюртук. На первый, обманчивый, взгляд все было в порядке, и он чуть было не воскликнул, что, мол, слава богу, ничего страшного. Но тут внимание его привлекли замазанные чернилами пятна на лацканах и грубые стежки на локте. Больше того, рукава показались ему длиннее, чем были прежде.
Пиджак он перед обедом обычно снимал и сидел в сорочке. А раз так, то решил примерить не откладывая.
Вне себя от ярости, он с силой просовывает руку в рукав. Трах! Рукав лопается по всему шву. Карой умудрился пришить его к подкладке.
Едва ли этот верзила отплясывал на пикнике такой лихой чардаш, в какой пустился вокруг стола со скромным своим обедом Зигора.
Ему, впрочем, было не до смеха. Настолько, что все вертевшиеся на языке ругательства он в неистовом гневе обрушил на жену. В жизни не слыхивала она таких оборотов, какие звучали в эту минуту. Да еще в присутствии девушки.
Хозяйка рыдала, забившись в угол. Хозяин же бесновался, метался, топал ногами, распаляясь все больше и больше. И девушка, разорвись она хоть на семь частей, все равно не поспевала бы бегать от одного к другому, пытаясь успокоить и примирить.
Ситуация не изменилась и через полчаса. Хозяйка заявила, что разводится, собирает вещи и уходит к родителям. И очень правильно делает, ответил Зигора. Ярость его понемногу иссякала, и под конец он кричал уже только о том, чтобы Карой, этот проклятый злодей, к порогу их дома больше и близко не подходил!
— И он еще передал, что заглянет сегодня вечером?
— Ну да, — кивнула девушка.
— Так вот, извольте прямо в воротах сказать, что ему больше нечего делать в моем доме! Кончено!
— Будьте спокойны, скажу. — Как все прочие господские заботы, девушка взяла на себя и эту.
Вечер. Зигора уже возвратился домой со службы. Конфликт находился в стадии угрюмого молчания обеих сторон. Девушка стояла на улице у ворот.
Вскоре показалась долговязая фигура Кароя. Подойдя к воротам, он спросил девушку:
— Дома?
Девушка сперва преградила ему дорогу и лишь затем ответила:
— Дома ли, нет ли, а господин приказал, чтоб вы шли восвояси, дорога широкая.
— Что такое? — вскипел Карой и, не желая ничего слушать, схватил было девушку за руку, чтобы отстранить ее и пройти.
Но получил внушительный удар в грудь. Изловчившись, Карой все же проскользнул мимо нее в ворота.
— Ах, вот как! Дрянь, батрачка вонючая! К родной сестре еще смеет меня не пускать!..
И так он ее, и сяк, и эдак! Карой шагал через двор, за ним следом спешила девушка. Преданная и гордая, она выполняла волю хозяина и считала, что действует правильно. В комнату супругов Карой буквально вломился.
— Это что такое? Как эта шлюха смеет вставать у меня на пути?! Кто дал ей право?! И как вы можете держать в прислугах такую нахалку?!
Девушка молча ждала за порогом какого-нибудь знака хозяев, чтобы теперь уж как следует встать на их защиту. Она уже приготовилась ухватить Кароя одной рукой за воротник, а другой за штаны и, волоча да подталкивая, выдворить за ворота.
Однако Зигора, испуганный и смущенный, протянул навстречу руке шурина свою и виноватым тоном, запинаясь, сказал:
— Да как же, я ей не говорил, чтоб она тебя… того… Но ты же сам видел, в каком состоянии сюртук…
Взгляд его на миг встретился с полным горечи и негодования взглядом служанки, и он закрыл двери комнаты.
Далее в комнате не произошло ничего интересного. Кое-какую пользу супруги, впрочем, извлекли. В конце концов, это был первый случай, когда Карой ушел, ничего у них не забрав что можно считать почти достижением, если бы не оставшееся после его визита щемящее душу чувство неполноценности. А когда чуть позже хозяева заглянули на кухню, увидели на полу знакомый узелок и стоящую возле него девушку.
Не помогли никакие объяснения, утешения, обещания. Девушка готова была поплатиться половиной месячного жалованья, лишь бы ни на одну ночь больше не оставаться в этом доме. Там, где ее можно так несправедливо и безнаказанно оскорблять, она и минуты лишней не проведет! И ушла.
О другой служанке супруги даже думать не смели, а стало быть, новую решили не брать. С тех пор вечерами они, как прежде, скучали, и разве что Карой время от времени являлся их поразвлечь.
1925