Да в том-то и беда! Еще матушка говорила, что глаза у меня выразительные, по ним и дуновение мысли видно. Вот Салта и придирается вечно, не нравятся ей, видать, эти дуновения!
— Шаг прибавь, чего еле плетешься? — не унималась домоправительница, сворачивая к кухне. Не успела я вслед за ней войти под низкую арку, как тут же увидела Златку. Та сидела в темном углу и чистила овощи. Соседка подняла на меня глаза и расстроенно вздохнула. Вид у нее был такой больной и несчастный, а царапины на шее выглядели так устрашающе, что у меня от жалости сердце дрогнуло. А потом зло взяло. Что ж за зверюга наша домоправительница? Неужто у нее совсем души нет? Глядя на Златку, любой поймет, что ей плохо, а этой бабе все неймется.
— Как с картошкой закончишь, фасоль переберешь, — заявила Салта, шваркнув мне под ноги плетеную корзину для очисток. — А потом вымоешь всю кухню и кастрюли до блеска начистишь. Не успеешь до утра — можешь собирать вещички.
Старшая взглянула на меня своими змеиными глазками и повернулась к Златке.
— А ты не рассиживайся без дела, тебе еще плиту отмывать.
Златка только вздохнула, а кухарка Богдана, полная, сдобная, похожая на румяную краверскую булочку, сочувственно посмотрела на нее и громко шмякнула на разделочную доску шмат сала. На плите стояла большая кастрюля, из которой шел острый аромат мясной требухи, видать, на завтра на обед кранецкая похлебка будет. Ее всегда на сале готовят.
Живот громко заурчал от голода.
— Чего застыла? Особое приглашение нужно? — рявкнула Салта, и я аж вздрогнула.
Правильно Микош говорит, злая баба и медведя напугает. Я опустилась на табуретку и придвинула бадью с картошкой. Златка молча подсунула мне нож.
— У-у, лишманки! — прошипела Салта и пошла к выходу, шурша накрахмаленными нижними юбками. Похоже, в честь приезда хозяина натянула, решила на арна впечатление произвести. Да только лорд Крон ведь не дурак, видела я, как он на старшую косился.
Стоило Салте выйти из кухни, как Златка разогнулась и посмотрела на меня с сочувствием.
— Как тебя угораздило? — спросила она.
Я попыталась знаками объяснить, что со мной приключилось.
— Минка? — с лету ухватила основную мысль Златка. — Закрыла в подвале? Вот же подлая девка! И чего ей спокойно не живется? К арну приревновала? Ой, дура! Нашла из-за чего пакостить.
— Не скажи, — вмешалась в наш разговор Богдана. — Не просто так она злобится. Илинка — девка справная, ей внимание арна привлечь — раз плюнуть. А там, глядишь, и в старшие выбьется, умом-то ее Скарог не обидел. А то, что немая, так это даже лучше, хоть уши у всех отдохнут после Салты!
— Точно, — улыбнулась Златка. — Я бы не прочь с такой старшей работать.
Она потянулась за картошкой и едва заметно поморщилась.
Я только рукой махнула — придумают тоже, старшая! — и требовательно посмотрела на Златку.
— Что? — спросила та.
Я забрала у нее нож и кивнула на низкую скамью, стоящую в углу.
— Не хочу я лежать, тут работы на двоих до утра, — помотала головой соседка.
Я поднялась и потянула ее за руку.
— Отстань, Илинка! — уперлась Злата. — Ты одна не справишься. Хочешь на улице оказаться?
Я уверенно замотала головой и показала на свои мускулы.
— Сильная? Дурочка ты маленькая! — беззлобно хмыкнула Златка. — Угробить себя решила?
Соседка была на восемь лет старше и считала себя взрослой женщиной, а меня — несмышленым ребенком. Но я не ребенок. Давно уже перестала им быть.
Я решительно потащила Златку к топчану.
— Иди приляг, — поддержала меня Богдана. — Я Илинке помогу. Вот с похлебкой закончу и помогу.
Златка попыталась сопротивляться, но мы с кухаркой ее уломали и заставили лечь, после чего вернулись каждая к своей работе: я — к корзине, а Богдана — к печи. Тонкая стружка кожуры ползла из-под ножа, очищенные клубни падали в бадейку с водой, огонь в печке тихо потрескивал. В тепле кухни мысли в голове ворочались ленивые, неспешные. И произошедшее в подвале казалось просто сном. Не могла же я и вправду непонятный стук слышать?
— Златка, спишь? — нарушила молчание Богдана.
— Нет, — отозвалась моя соседка.
— Болят раны-то? — с сочувствием спросила кухарка.
— Огнем горят, — неохотно призналась Златка.
А мне утром говорила, что не больно совсем! Геройствовала, пугать не хотела. Я покосилась на соседку и вздохнула. Выглядела та не очень.
— А с чего хозяин так озверел? — в голосе Богданы прозвучало недоумение. — Раньше-то, бывало, девки мечтали в постель к нему попасть, говорили, такой уж он по мужской части изобретательный да горячий. Да только не было того, чтобы зверя своего сдержать не смог. Вот лорд Годимир, тот страшный был. Сколько он девок покалечил! Да и не только девок. Говорят, первая жена его, леди Благика, от ран скончалась, не выдержала мужниной любви звериной. Ее в закрытом гробу хоронили, сказали, что болезнь лицо миледи обезобразила. Лорду Штефану тогда всего пять годков было. Граф после того притих, из Старкона в Брод переехал, затаился и лорду Вацлаву на глаза не показывался, очень уж тот невестку свою любил. А десять лет как прошло, так граф опять жену в дом привел — молодую, красивую, образованную. Леди Верика, говорят, в столицах жила, на трех языках говорить могла, на арфе музыку играть умела. Да только не спасло это ее от зверя! Недолго она в графинях проходила. Через три годочка и померла. То ли от страха, то ли от тоски.