Богдана вздохнула, вывернула содержимое большой сковороды в кастрюлю и, помешивая ложкой похлебку, задумчиво сказала:
— Лорд Штефан папеньку не любил. Как в пятнадцать из родительского дому ушел, так с тех пор больше и порог его не переступал. Кто говорит, граф сына выгнал, к юной жене приревновал, а Огнежка-травница сказывала, что молодой лорд сам сбежал.
— А ты откуда все это знаешь? — спросила Златка.
— Так мамашка моя кухаркой у старого хозяина была, лорд Вацлав ее стряпню любил, она ему самолично обеды и ужины в покои носила. Ну а я при кухне выросла, а тут ведь чего только не услышишь. Сама знаешь, к теплу печки все слухи тянутся.
Богдана накрыла кастрюлю крышкой и передвинула на край плиты. А потом села рядом со мной, взяла из корзины большой клубень, и из-под ее ножа зазмеилась тонкая стружка кожуры. На кухне стало тихо. Только дрова в печи уютно потрескивали.
Веки налились тяжестью. Я встряхнула головой, пытаясь прогнать сон, и потянулась за очередной картошкой.
— А он и сейчас горячий, — неожиданно произнесла Златка. В голосе ее послышались незнакомые нотки — томные, тревожные, будоражащие.
— Кто? — посмотрела на нее Богдана.
— Лорд Штефан.
— Что, правду девки баяли?
Златка кивнула, а потом, спустя пару минут, добавила:
— Только вот любовь у него звериная, неласковая. Я как в баню вошла, так у него когти на руках и появились. И клыки. А взгляд такой сделался, будто угли в печи горят — алый, полыхающий. Страшный.
— А ты что?
— Да я с перепугу чуть не померла! А он ко мне шагнул и за руку взял. И все. Пропала я. Это уже потом, как все закончилось, боль почувствовала, а тогда…
Она бросила на меня взгляд и осеклась.
— Ладно, чего уж там вспоминать? Было и было.
Златка поморщилась и неловко повернулась на бок, а я разжала сжатые до боли пальцы. На правой ладони красный след от ножа остался. А в сердце словно кто ржавую иглу вогнал, так оно заныло. Не хотелось мне о любви арна слушать. И не слушать не могла.
— Погоди, я тебе наливки налью, она боль притупит, — подхватилась Богдана. — А ты, на вот, булку держи, — протянула она мне калач, а потом полезла в шкаф, достала пузатый графин, плеснула в стакан темно-красного напитка и поднесла его Златке.
— Вишневая. В прошлом году делала, — пояснила кухарка.
Я впилась зубами в мягкое, сдобное тесто и блаженно зажмурилась. Вкусно. Моя соседка одним махом выпила наливку.
— Сладкая, — улыбнулась Злата.
— Ложись. Через пару минут полегчает. Верное средство, — Богдана ласково погладила графинчик и убрала его на полку. — А что, девки, — повернулась она к нам. — Говорят, в Белвиле управляющий новый будет. Сегодня приехал. Ладный мужик, только сразу видать, что не здешний. Волосы светлые, в какие-то мудреные косицы заплетены, и глаза такие, будто зелень болотная в них разлита.
— Откуда ж он такой взялся? — спросила Златка.
— Ясь обронил, что пришлый с хозяином вместе много лет воевал. Правой рукой его был. Вот теперь, стало быть, у нас тут всем заправлять станет.
— А как же Лершик?
— А что Лершик? — пожала плечами кухарка. — Он как был дворецким, так и останется. Его ж никто не гонит.
Я прислушивалась к разговору, жевала калач, а сама думала. Хорошо это или плохо, что начальство сменилось? Винкош хоть и считался управляющим, да только нас не трогал. Сидел себе в Западной башне, письма отчетные строчил и ратицу трескал. А этот, новый, кто его знает? Вдруг он такой же, как хозяин? Тут от одного не знаешь, куда скрыться, а если у него еще и товарищ появился… Ох, как бы беды не вышло!
Я сдула со лба мешающие волосы.
— А вдруг он такой же зверь, как и милорд? — словно подслушав мои мысли, спросила Златка.